Казалось, войско Альбина вот-вот будет торжествовать победу. Полный успех на левом фланге компенсировал неудачу на правом. Там войска Севера немало преуспели, ворвались даже во вражеский лагерь, где, однако, увлеклись его разграблением… А на левом фланге было повальное бегство не только легионеров, но и преторианской гвардии во главе с самим императором! Воины Альбина уже запели победные песни… Но, как, спустя шестнадцать столетий, укажет Наполеон, на войне ситуация меняется с каждой минутой… Внезапно на поле боя появилась многочисленная конница, ведомая Юлием Летом. Ход сражения повернулся в другую сторону. Нет для армии, уже торжествующей победу, худшего потрясения, чем появление свежих сил казалось уже поверженного противника! Таких примеров в мировой военной истории предостаточно. Можно вспомнить и Куликовскую битву, и Маренго, и Ватерлоо…
Итак, легионы Севера вышли победителями в сражении при Лугдуне. Цена, правда, оказалась очень высокой, на что справедливо указал Дион Кассий. «Так Север одержал победу, но римская армия потерпела тяжёлое поражение, поскольку с обеих сторон пало неисчислимое множество воинов. Это несчастье заставило скорбеть даже многих из числа победителей. Действительно, перед их взором простиралась равнина, целиком заполненная мёртвыми телами людей и коней; некоторые из них лежали изувеченные множеством ранений, словно порезанные на куски, другие, не получив ран, были завалены кучами мёртвых тел, везде было разбросано оружие и струились целые ручьи крови, которые даже стекали в реки».91 Потери победителей немногим уступали потерям побеждённых92.
Теперь вернёмся к доблестному полководцу, чьи решительные действия и обеспечили Северу победу. Прелюбопытно, что и Дион Кассий, и Геродиан вовсе не восхищаются его молодецким всесокрушающим ударом по армии Альбина, но обвиняют Юлия Лета в поведении, откровенно подлом. Он-де сам мечтал о верховной власти и дожидался гибели Севера, а лучше и Альбина заодно, чтобы оставшиеся без вождей легионы его самого признали императором93. Насколько это может соответствовать истине? Напомним, ударила-то конница, возглавляемая Летом, в самый решающий момент и блистательно выполнила возложенную на неё задачу. А то, что её предводитель затягивал атаку и приказал наступать, лишь узнав о падении августа с лошади, – обвинение и голословное, и странное. Возможно, здесь отразилась печальная судьба Юлия Лета, впоследствии казнённого по приказу императора. Единство же трактовок Диона Кассия и Геродиана можно объяснить их общим источником – автобиографией Севера. Справедливости ради отметим, что не всегда Дион Кассий доверял августейшим рассказам. Сообщая о печальной судьбе Альбина и обращении Севера с его мёртвым телом, переживший императора сенатор-историк подчеркнул, что он рассказывает не то, что было написано властителем, а то, что происходило на самом деле94.
Злосчастный цезарь и несостоявшийся август погиб вскоре после проигранной битвы. Сведения об обстоятельствах его смерти разноречивы. То ли он сам покончил с собой, осознав безысходность своего положения, то ли был убит настигшими его солдатами Севера. Мёртвое тело доставили победителю. Далее слово Диону Кассию: «Увидев тело Альбина, Север сполна насладился этим зрелищем, потешив и глаза, и язык, а затем велел отрезать ему голову и выбросить всё остальное, а голову отослал в Рим и выставил на шесте. Показав этим поступком, что у него нет никаких оснований считаться хорошим императором, он тем самым внушил и нам, и народу еще больший страх, чем тот, который вызывали его предписания, присылаемые в Рим».95
Здесь должно вспомнить, что в античном мире отказ в погребении пусть даже лютого врага почитался поступком, крайне недостойным, оскорбляющим законы богов, данные людям. Вспомним великую трагедию Софокла «Антигона»… У римлян к тому же любование телом поверженного врага было делом постыдным. Некогда Октавиан, о чём сообщает Светоний, не смог отказать себе в удовольствии взглянуть на труп Марка Антония, но, спохватившись, произнёс скорбные слова о погибшем былом соратнике. Он даже пролил «крокодильи слёзы», что описал Плутарх96. Похоже, в случае с телом Альбина с Севера слетела римская оболочка и обнажилась его пуническая сущность. А, может, он отождествил себя с Ахиллесом, грозившим Гектору перед поединком: «Тебя птицы и псы разорвут!» А победив, жестоко глумился над мёртвым троянским царевичем.
Жертвой мести Севера стал и сам Лугдун. Альбин разместил там свою ставку, заручившись поддержкой населения. И вот пришло время расплаты. Император ещё перед боем, дабы вдохновить легионеров, пообещал им отдать Лугдун на полное разграбление. Как будто это был вражеский, а не римский город, пусть и с «заблудшими» жителями! В итоге крупнейший и процветавший центр Галлии после такого погрома так и не восстановился. Единственным напоминанием о былой значимости Лугдуна остался продолживший там свою работу монетный двор. На первое же место в Галлии теперь выдвинулась Аугуста Треверов, доблестно не покорившаяся Альбину97.
Далее Север занялся расправой со сторонниками поверженного претендента, не слишком-то вникая, насколько те добровольно или же по вынужденным обстоятельствам, а то и по принуждению его поддерживали. Всё имущество их конфисковывалось. Наиболее подробные сведения о произведённых репрессиях и их последствиях поведал Элий Спартиан. «Было убито бесчисленное количество сторонников Альбина, среди них много первых лиц в Риме, много знатных женщин; имущество всех их было конфисковано и увеличило средства государственного казначейства. Одновременно было убито много видных испанцев и галлов. Наконец, он выдал воинам столько жалования, сколько не выдавал ни один из государей. Своим сыновьям он в результате этих конфискаций оставил такое состояние, какого не оставлял ни один из императоров, так как большую часть золота, имевшегося в Галлиях, Испаниях и Италии, он сделал императорской собственностью. Тогда было впервые учреждено управление частным имуществом императора».98
Многие сообщения Эллия Спартиана и других авторов жизнеописаний августов вызывают у историков справедливое недоверие. Но не все. Приведённые сведения представляются верными, поскольку уж больно они соответствуют духу правления Луция Септимия Севера.
Пребывая в Галлии, император провёл в провинции ряд назначений, вознаграждая тех, кто проявил верность ему в сложное время гражданской войны. Так Вирий Луп стал наместником Британии. Там ему пришлось сразу же столкнуться с последствиями увода Альбином всех военных сил на континент. Воинственное северо-британское племя меатов, прорвав построенный при Антонине Пие пограничный вал, стало разорять римские владения к югу от него. Действуя энергично, новый наместник сумел окружить варваров, но к тем на помощь пришли более многочисленные каледонцы, хотя с ними у Рима был мирный договор. Лупу пришлось выпустить из окружения меатов и дать им свободно вернуться на север, за пределы вала99. Но, главное, граница была восстановлена. Отличившийся в войнах и на Востоке, и на Западе Тиберий Клавдий Кандидий стал наместником Тарраконской Испании, поскольку прежний недальновидно объявил себя сторонником Альбина. В Лузитании, где также британский претендент был популярен, наместником был назначен Гай Юний Фаустин Плацид Постумиан100. В Нижнюю Германию на место Лупа пришёл Гай Валерий Пуденс. Легатом Лугдунской Галлии стал Тит Флавий Секунд Филиппиан. Тиберий Клавдий Клавдиан сменил Дакию сначала на Нижнюю Паннонию, а через пару лет возглавил Паннонию Верхнюю. Новый наместник появился и в Норике. Эта должность досталась Марку Ювентию Сурусу Прокулису101. Далее всех отправился Юлий Лет, оказавшийся в Нисибисе, на севере Месопотамии.
Закончив основные дела в провинциях, Север направился в Италию. Совершив положенные жертвоприношения богам 4–7 мая 197 года, император двинулся в путь. Шёл он к столице во главе всего войска, дабы, как язвительно замечает Геродиан, «показаться более страшным»102. В Рим Север прибыл 9 июня 197 года. Вечный Город встретил своего владыку «со всякими почестями и славословиями, неся лавровые ветви»103. Неверным было бы полагать, что эти чувства римского простонародья к правителю были неискренними. Во-первых, все действительно были рады окончанию гражданской войны. Ведь до этого её не было в Империи с далёкого-далёкого 70-го года! Новая кровавая междоусобица не могла не потрясти сознание римлян и не заставить их горячо желать возвращения привычного внутреннего мира в державе. Помимо этого все понимали, что победоносный император непременно организует пышные празднества, подарив народу самые разнообразные великолепные зрелища и, что особенно важно, устроит щедрую всенародную денежную раздачу.
Прибыв в Рим, Север взошёл на Капитолий, где в храме Юпитера совершил традиционное жертвоприношение. Затем его путь лежал на Палатин, в императорский дворец. Первые же распоряжения правителя оказались радостными для народа: в честь своих побед он устроил вожделенные раздачи денег. Но вот в сенате прибытия принцепса ожидали с немалой и совершенно обоснованной тревогой. И здесь наихудшие предположения сбылись. Его речь не доставила «отцам, внесённым в списки» ни малейшего удовольствия. Чтобы никто не сомневался в сути нового курса, Север прежде всего обозначил свои исторические приоритеты. Он восхвалил суровость и жестокость Суллы, Мария и Августа, назвав их самым надёжным способом правления. А вот божественного Юлия и Помпея Великого он осудил за милосердие, ставшее губительным для них самих104. Перейдя к конкретике, Север обрушился с упрёками на находящихся в сенате друзей Альбина. Чтобы они не сомневались в обоснованности обвинений, император продемонстрировал их тайные письма, обнаруженные им при тщательном исследовании секретных бумаг покойного цезаря105. Далее последовала речь в защиту памяти Коммода. И это было неудивительно. Ведь, когда он в 195 году провозгласил себя усыновлённым скончавшимся за полтора десятилетия до этого Марком Аврелием, а сыну своему Бассиану присвоил имя покойного августа, то Коммод стал его «братом» наравне с Вибией Аврелией, благополучно здравствовавшей дочерью императора-философа, отныне «сестрой» Севера. Теперь, в 197 году, Коммод был объявлен «божественным». И Луций с самым серьёзным видом воздал ему соответствующие почести. Зная, что сенаторы потрясены столь грандиозной переменой в его родословной, Север решил свои действия обосновать. «Если Коммод, – говорил он, – и давал повод для негодования тем, что собственноручно убивал диких зверей, то ведь и один из вас, старый консуляр, вчера и позавчера в Остии забавлялся с блудницей, изображавшей самку леопарда. Однако, о боги, он же участвовал в гладиаторских боях! А из вас разве никто не участвует? Зачем же тогда и для чего некоторые купили его щиты и те самые золотые шлемы?»106
Закончив эту издевательскую и не лишённую юмора речь, сенаторов явно удручившую, Север решил поднять им настроение, неожиданно явив не очень-то свойственное ему милосердие. Он повелел немедленно освободить 35 человек, обвинённых в поддержке Клодия Альбина. А это были люди, далеко не последние в сенате римского народа! Более того, в дальнейшем Луций никогда не попрекал их прошлым, как будто и не было никаких обвинений. Но тут же, правда, император напомнил высокому собранию, что никакой перемены с ним не произошло, что не нужно обольщаться этим нежданным великодушием. Последовало официальное обращение августа, дабы сенат тут же провёл открытое законное голосование и обрёк на смерть 29 других обвиняемых в сочувствии делу Альбина. Среди этих обречённых оказался и незадачливый претендент на Палатин Сульпициан, тесть погибшего и чтимого Севером Пертинакса107. Уж он-то чем был опасен? Высшей знатью принцепс не ограничился. Нарцисс – тот самый убийца, придушивший выжившего после отравления Коммода, был брошен на съедение львам108. Своевременная, конечно, кара – спустя четыре с половиной года после совершённого злодеяния! Но, главное же, Север вновь не нарушил данную в сенате клятву. Все 29 «преступников» были казнены согласно приговору самого сената.
Эллий Спартиан в своей биографии Луция приводит иные сведения о его расправах над представителями сенатского сословия. По его словам, без суда и следствия были убиты 42 человека. Более того, он приводит полный список жертв императорского произвола109. Таковой однако не вызывает у историков особого доверия, поскольку, как установлено, имена казнённых в значительной степени являются вымышленными110. Есть, правда, и исследователи, не сомневающиеся в подлинности сведений Элия Спартиана111. Но стоит обратить внимание на такую немаловажную деталь: Дион Кассий, участник этого исторического заседания, сообщает, что судьбу обвиняемых решило голосование. Биограф же Севера, писавший почти два столетия спустя, говорит об убийстве без суда и следствия.
Казнь 29 сенаторов и помилование 35, тем не менее, не означала прекращения преследования симпатизировавших Альбину. Здесь Север решил прибегнуть к услугам доносчика. А, чтобы его сообщениям доверяли, Луций попробовал вовлечь в это грязное дело очень известного и уважаемого в римских верхах человека – Гая Юлия Эруция Клара Вибиана. Тот был консулом в недавнем 193 году. И вот здесь у всевластного правителя нашла коса на камень. Эруций Клар категорически отказался осквернить свою репутацию презренным доносительством. Север уговаривал его, обещая полную безопасность, но гордый консуляр был непреклонен. Покончив с собой, он доказал, что предпочитает смерть бесчестию. Были ещё в Вечном Городе люди, не утратившие древней римской гордости!
Север всё-таки нашёл среди сенаторов человека, согласившегося стать доносителем. Им оказался некий Юлиан. Любопытно, что император, тем не менее, контролировал его деятельность, тщательно сверяя полученные доносы с показаниями самих обвиняемых. При этом он не обращал внимания на то, что добывались-то они под пытками!112
Но не только истреблением крамолы, как действительной, так и предполагаемой, занимался Луций во время своего пребывания в Риме после сокрушения Альбина. Он прекрасно понимал, что победой в гражданской войне обязан исключительно доблести и верности своей армии. Наполеон любил говорить: «Большие батальоны всегда правы!» Что ж, за шестнадцать столетий до него Луций Септимий Север мог столь же уверенно заявить о непререкаемой правоте больших легионов! После победы при Лугдуне он щедро одарил воинов, но это было разовое благодеяние. Потому в Риме Север занялся глубокими преобразованиями повседневной жизни римской армии. Вот что сообщает об этом Геродиан: «… воинам подарил большие деньги и разрешил многое из того, что раньше им не было позволено. А именно, он увеличил им содержание, позволил носить золотые кольца и брать себе жён. Все это прежде считалось чуждым воинскому воздержанию, так как мешало готовности к войне. Север первый поколебал твёрдый, суровый образ жизни воинов, их покорность и уважение к начальникам, готовность к трудам, дисциплину и научил их любви к деньгам, жадности, открыв путь к роскоши».113
Увеличивая солдатам жалование, Луций повторил Домициана (81–96 гг.). Последний из Флавиев на четверть увеличил выплаты легионерам114. Разрешение носить золотые кольца – знак всаднического достоинства – распространялось не на всех воинов, а только на младших офицеров (центурионов). Важным нововведением стало появление системы снабжения солдат провиантом. Ранее это были только отдельные выплаты натурой115. Но важнейшим преобразованием стало разрешение солдатам вступать в законный брак. Ранее такое позволялось только высшему командному составу (легатам) и старшим офицерам (трибунам, префектам). Перемены, очевидно, были обусловлены реальными изменениями в жизни легионеров. Это и система комплектования, и возросшее жалование, и снабжение провиантом, и сложившиеся в предшествующие десятилетия отношения солдат с женщинами116. Ведь на самом деле запрет заключения законных браков вовсе не означал невозможности для легионеров просто сожительствовать с представительницами прекрасного пола. Естественным следствием такового становилось появление солдатских детей. То обстоятельство, что в I и II веках комплектование легионов всё более и более опиралось на население тех провинций, где эти воинские соединения и стояли в своих лагерях, не могло не способствовать многочисленным внебрачным союзам с местными уроженками. Это подтверждается множеством документальных свидетельств. А вот сведений о каких-либо наказаниях солдат за внебрачное сожительство нет. Отсюда справедливым представляется вывод, что неверно говорить о запрете на брак для военнослужащих. Речь шла о непризнании такого сожительства с правовой точки зрения. Поэтому при Севере фактически произошла легализация существующего положения. Несомненно, император своими нововведениями повысил и свою популярность в армии, и привлекательность самой военной службы117.
Улучшать положение в вооружённых силах государства – дело, для властителя всегда необходимое. Для Севера это было вдвойне актуально, поскольку вести, приходившие с Востока, не оставляли сомнения, что там предстоит очередная война с Парфией.
1
2