Беспокойное сердце его само бросилось в пламя. Вспыхнуло и перестало стучать.
Три мертвых тела распластались посреди леса – одно в охотничьей избе с широко раскрытыми глазами, покрытое блевотиной, второе – посреди двора, уставясь пустыми глазами в небо, третье в сугробе погребено.
Ветер нагнал к охотничьей избушке серые тучи, сгрудил их в одну свинцовую, и пошел снег. Последний снег этой зимы. Теперь уже точно последний. Крупные снежинки падали на почти остывшее тело Игоря, ласкали его синие губы, целовали в щеки. До Ольги им было не дотянуться, хоть и рвались они в открытую избу, заметая коридор.
Весна пришла резкая, резвая – слишком уж долго ждала, когда ее время настанет. Пришла и начала порядки наводить: топить сугробы, пускать ручьи, колоть на реке лед.
Река, долго томившаяся в ледяном заключении, вышла из себя, разворотила все, вылизала берега, наполнилась водой с сугробов, утащила пески себе на дно.
Берег, тот самый берег, по которому неуверенно и шатко ходила по воду Ольга, на который взбиралась, таща в каждой руке по тяжелому ведру, обвалился, рухнул в реку: забирай меня полностью, нечего по чуть-чуть подмывать. И всплыло на поверхность с десяток тел. Все голые.
Некогда здесь было древнее захоронение, курган. Мерзлота злых северных земель сохранила тела, не приняла в качестве удобрения.
Река год за годом медленно меняла свое русло, придвигаясь к кургану все ближе. И вот добралась наконец. Вылизала тела, выгнала из земли.
Первое самое настигла в оттепель – вывернула наружу, бросила на тропинку, напугала Игоря с Ольгой, заставила подозревать друг друга.
Остальные тела из земли не успела достать – опять морозы пошли. Зато сейчас дело свое довершила.
И понесла река оттаивающие тела потоком своим, течением своим. В добрый путь.
Но не дотянется она до своего первенца: утащили его Игорь с Ольгой далеко, гнить теперь ему под сосной. Впрочем, ему все равно. Он мертв, и давно уже.
Мертвая река несет приемных детей своих подальше от этого места.