– Да такое дело, – ответил Пал Дмитрич. – Завезли к нам паленку. Не знаю кто. Не знаю откуда. Вот с рук так продавали за копье. А наши-то и рады! Дешевое пойло. Ну и нажрались. И померло несколько человек. Двух ли, трех ли откачать успели, а штук десять померло. Неделю назад вон хоронили. Считай, массово. У нас же народу в поселке раз-два и кончились. Так люди-то добрые водку эту повыкидывали, повыливали. А Васька, значит, сволочь, решил чужакам продать. Ну, сволочь и есть. Вам, наверное, продал, а себе на эти денежки в магазине нормальной водочки прикупил. Ну, сволочь. Приеду – убью. Это ж надо догадаться! Еще бы троих на тот свет отправил! Не знаю, что там с водкой этой не то. Может, метиловый спирт налили. Говорят, он на вкус и цвет не больно отличается. Я, к счастью, не знаю. Я, к счастью, не пробовал.
Валерик мрачно бутылку отставил:
– Ну вот. И охоту отметить нечем. Давайте, что ли, чаю.
Остальные охотники расхохотались:
– Валерик, ну ты чего? Какой чай? Вчера родился, что ли? В машине вон целый ящик самогонки. Забыл, что ли?
Валерик обрадовался, сам в машину поскакал. А эту, паленую, водку отчего-то не вылил. То ли оставил в назидание, то ли надеялся как-то приспособить в хозяйстве. Достал из автомобильной аптечки пластырь, рванул его зубами неровно и подписал «АЙ! УБЬЕТ!». Мужикам показал, да и убрал бутылку в шкаф.
И забыл, видать.
И вот только сейчас она всплыла.
Сердце Игоря забилось часто-часто, как у загнанного зайца. Воздух почти закончился, мужчина жадно хватал его ртом, но не мог поймать. Х-хап. Х-хап. Х-хап. А дышать не получается. В голове помутнело. Игорь попытался встать на ноги, его зашатало, заштормило. Еле успел ухватиться за стол.
– Ты, – прошептал Игорь, ткнув в Ольгу пальцем.
Прошептал, потому что ни на что другое не осталось ни сил, ни воздуха.
– Ты-ы, – еле слышно.
Ноги Игоря подкосились, и он упал на колени, будто собрался прощения у Ольги вымаливать. Но дело не в прощении вовсе. Оно здесь лишнее. Игорь ссутулился, голову в плечи втянул – плохо ему. Отяжелевшее тело настойчиво тянуло к полу. Упасть бы и лежать пластом.
Он пролежал с минуту или десять или весь час. Время тоже пьяно расплылось. Когда очнулся, Ольга полулежала на прежнем месте. То ли тоже оцепенела, то ли и впрямь всего минута прошла, не успела коварная скрыться.
Вдруг сделалось нестерпимо больно глазам. Свет, обычный солнечный, даже не особо-то и солнечный, резал глаза. Ножом по глазным белкам, сотней игл, вогнанных в зрачки. А те расширились, готовые принять мучение.
– Аааа, – застонал Игорь и прижал ладони к лицу. – Аааааааа.
Хотелось вытащить глаза, выкинуть их в снег – пусть там болят, Игоря не мучат. Все сдавило, все сжало. Мужчина скреб грязными пальцами по лицу в попытке выцарапать глаза, но те не поддавались, прикрывались веками, крепко засели.
Он не мог смотреть на Ольгу. Не мог видеть ее испуга, ее широко раскрытого от страха и удивления рта. Казалось, что Ольга хотела крикнуть, поддержать Игоря, но голос сорвался, а рот остался открытым. Безмолвная яма. Глаза женщины тоже расширились. Она понимала, что с соседом творится что-то неладное. Только вот что?
Это ведь не очередные проделки мертвеца: день, сейчас не его время, сейчас он не имеет власти над людьми.
Игорь не видел Ольгиного смятения. Он лишь представлял, что она злорадно ухмыляется, скалит зубы, вся такая довольная собой, откидывает спутанные волосы с лица, чтобы лучше рассмотреть Игоревы страдания. Прикинулась больной-несчастной, а сама…