– Да что я тебе сделала? – спросила она. Вопрос был глупый, но она рассчитывала потянуть время. – Вспомни, ведь мы, лисы, и вы, собаки, близкие родственники. Недаром и язык у нас один. Разница только в том, что…
– Что мы живем с людьми. Не примазывайся, рыжая чертовка. Я прекрасно знаю, что вы думаете о нас, собаках. Мы, мол, предатели, трусливые твари, неженки, человечьи прихвостни, жалкие рабы, – каких только оскорблений вы для нас не измыслили! Теперь настал мой час покуражиться. Знай, сейчас мне хочется пролить кровь. Я прикончил бы тебя, будь ты не лиса, а самая настоящая собака, даже такой же риджбек, как я. Да будет тебе известно, я охотился на львов и тигров в жарких странах у моря. Ты хоть знаешь, кто такие львы, рыжая каналья?
Риджбек? Никогда раньше О-ха не слыхала о таких. На светло-рыжем загривке чудовищной собаки выделялся нелепый коричневый гребень. Ну и урод.
– Не знаю я никаких львов и знать не хочу.
– Экая ты невежа, сука.
– Это у вас, собак, суки. А я лисица, – перебила оскорбленная до глубины души О-ха.
– Называй себя как хочешь, все равно ты сука и больше никто. А скоро станешь падалью. Я люблю убивать. Люблю вкус крови. И сейчас я убью тебя. Я не чета этим хилым гончим. Мне раз плюнуть – перекусить жердь от изгороди. Мы, риджбеки, – величайшие из всех собак на свете. Мне неведома жалость. Неведом страх. Мне знакома только жажда крови. В тех далеких, жарких странах я убивал даже людей… Глазей, глазей по сторонам. Только не надейся, что я разболтаюсь и дам тебе улизнуть. Близится минута, когда я поволоку тебя по земле, вспорю клыками грудь и вырву сердце.
О-ха все сильнее беспокоилась о лисятах. Она так давно оставила их, и сейчас они наверняка замерзли, скулят, тычутся носами в поисках ее теплого, мягкого живота. Однако она постаралась не выдать врагу свою тревогу. Наоборот, она уселась поудобнее и с самым безмятежным видом принялась скрести ухо задней лапой.
– Мне спешить некуда. Могу просидеть здесь хоть всю ночь, – сообщила она.
– Я тоже не спешу. Конечно, стоит мне подать голос, сюда примчатся люди, но я и без них обойдусь. Сам с тобой расправлюсь. Люди пристрелят тебя, всего и делов. Слишком быстро, и мне никакого удовольствия. Говоришь, готова просидеть здесь всю ночь. Посмотрим, кто кого пересидит, кто первым устанет. Я сутками преследовал львов, шел по следу без сна, без отдыха. Жажда крови сильнее усталости. О, не будь я Сейбр, величайший из всех риджбеков, если я не знаю, как она сильна, жажда крови!
– Львов ты, может, и ловил, а я тебя оставлю с носом, – заметила О-ха. – Мы, лисы, выходим невредимыми из любой переделки.
– Знаю я вашу братию, – рявкнул пес. – Рвал на части шакалов, гиен и прочих мелких тварей. Ты с ними одного поля ягода, тощая бестия, тоже наверняка падаль жрешь. Думаешь, умнее тебя на свете нет, да только мне все твои хитрости известны наперечет. Поболтай, почеши языком напоследок. Скоро тебе конец, и смерть твоя будет не их легких, можешь мне поверить.
– Нет! – коротко отрезала О-ха.
Пара злобных глаз уставилась на лисицу.
– Почему это «нет»? Я сказал, ты умрешь.
Но О-ха молчала; сердце ее колотилось где-то в горле, и все же она, с невозмутимым видом лежа на крыше беседки, выжидала, не придет ли ей на помощь спасительный случай. Если она погибнет, детеныши погибнут тоже. Эта ужасающая мысль пересиливала в душе лисицы тревогу за собственную жизнь. «Хоть бы малейший шанс, – молила она, – хоть бы малейший».
Враги молчали, поедая друг друга глазами. Меж тем наступила глубокая ночь. Пролетела сова, бросила взгляд на оцепеневших противников и скрылась за кронами деревьев. Свет в доме начал гаснуть. Люди укладывались спать. Постепенно весь дом потонул в темноте, и лишь в одном окне на первом этаже по-прежнему светился огонь.
– Странно, что это за свет такой? Неужели он до утра не погаснет? – рассеянно заметила О-ха, надеясь отвлечь внимание пса.
Но Сейбр и головы не повернул.
– Мой хозяин, – проскрежетал он. – В своем кабинете. Сидит за столом до утра. Хотя это не твое дело, лисье отродье.