Юрка сидел на постели, уже натягивая футболку и вовсю гримасничая. То ли в правду так сладко зевается этому мальку по утрам, то ли озорная природа не даёт успокоиться и на секунду.
— Не последнего пробуждения, — пожелал я традиционно и подал ему комок штанов со стула.
Юрка подхватил его и тут же, без предисловий и приветствий, сообщил:
— А я сон видел!
— Неужели?
Тоже мне удивил! Как будто не каждый день видят сны мелкие проказники, вроде него!
Он тут же надулся.
— А вот и не каждый! Каждый день я темноту вижу, а сны — не каждый!
— Прости, не знал, — покорно развёл руки я. — И что за сон?
Юрка задумчиво нахмурился и повёл ладошкой перед собой, словно пытаясь нарисовать нечто, привидевшееся ночью.
— Как будто меня папа на руках качает, — вздохнул Юрка. — Только он не папа, а снеговик. Огромный такой, с носом-морковкой, шапкой-ведром и варежками синими на веточках, вместо рук. И не холодный совсем, а тёплый и пахнет травой скошенной. Качает-качает, а потом — бах! И мы уже с ним в реке плывём. Только я на плоту, а он рядом, в воде. И за плот держится. И тает, тает… Только варежка от него на плоту осталась.
И, насупившись, замолк.
А на его коленях, сама по себе, из ниоткуда, появилась рукавица. Синяя рукавица разнорабочего. Неудобная, широкая, грубой ткани с ватиновой подкладкой. В таких строители или ремонтники трудятся на морозе, когда уж совсем припрёт, деваться некуда и нужно выходить на работу. Рукавица старая, потрёпанная и лоснящаяся от пыли, с залысинами у основания пальчика и грязным верхом.
Чуда смотрел на неё странно-влажным взглядом.
Я осторожно присел рядом.
За всё это время я не задумывался о настоящих родителях Чуды — кто они, где они. Только Женька казался рядом с ним органичным и необходимым дополнением. Но как же я не прав! Мальцу необходимы не строгий наставник и страж, а защищающая от ночных напастей колыбельная матери, да надёжные и ласковые руки отца. Всё то, что молодой горячий тарх, недавно лишь познавший ответственность стража при хранимом меченом, дать ему просто не мог.
Я осторожно взял Чуду за плечи и прижал к себе.
— Если хочешь — поплачь, — тихо предложил я.
— Не хочу, — вздохнул Юрка. — Чего плакать-то? Это был хороший сон…
— Обычно хуже?