По крайней мере, до той минуты, когда нижний конец эскалатора становился угрожающе близок, могло проходить больше времени, чем обычно. На этом рубеже Нестор говорил Лиле «до свидания» и перелезал через эту, как ее называют, балюстраду, провожаемый удивленным, как ему казалось, взглядом.
Больше времени — это значит, что успевали спокойно выпить по чашке кофе, и еще оставалось. А время как таковое было иллюзией, это усвоил Нестор из последнего разговора с человеком в шляпе.
Кофе Нестор научился доставать самый разный — как бы заказывать у невидимого официанта. Кофе по-венски, кофе по-турецки, по-варшавски, с молоком или со сливками, эспрессо, капучино, гляссе, — Нестор называл про
себя слово, и в руке у него возникала чашка. Иногда ему казалось, что чашка возникает одновременно со словом, иногда — прежде слова.
Он спрашивал Лилю: «Какой кофе ты хочешь сегодня?» Она говорила, и в руке у него появлялась чашка. Иногда чашка появлялась одновременно с тем, что она говорила, иногда — раньше. Последовательность событий не имела значения. Нестор знал, что все они существуют одновременно в общем облаке. Что из того, что соседние поменяются местами в очереди на выход? Но мельком сказанное «сегодня» настораживало. Сказанное «сегодня» предполагало подразумеваемое «вчера», а о «вчера» не приходило в голову думать.
Что для нее было «вчера», то для него — неопределенное число прыжков с эскалатора на эскалатор, или очередной спуск на бегущей вниз ступеньке — в одиночестве или вдвоем, или подъем вверх, где ожидали розовые лица под козырьками фуражек.
А для нее «вчера» — это, может быть, был тот прошлый раз, когда она сидела с ним на ступеньке или когда пробежала мимо.
Была ли вообще у нее память о совместном прошлом — Нестор мог думать об этом, мог не думать, — все равно части мира не складывались вместе, не подходили друг к другу, словно детали дурной головоломки.
Но однажды, в какой-то очередной раз, когда бегущая вниз ступенька оказалась на угрожающе близком расстоянии от финиша, Нестор сказал свое «до свидания» и уже занес было ногу, чтоб перелезть через перила, а она сказала вдруг: «Подожди».
— Подожди, я хочу сказать. — Она говорила, словно что-то с трудом вспоминая. — Ты вот так меня оставишь одну? Ты каждый раз пугаешь меня тем, что там внизу что-то страшное — что там что-то грохочет — а что там грохочет внизу? — там действительно что-то грохочет — словно железную бочку пинают ногами, но ведь это не бочка — ты очень хорошо знаешь, что это не бочка — и газ, от которого щиплет глаза — ты ведь сам говорил мне про газ — мне страшно.
Нестор молчал.
— Ты испугал меня, и это разве не странно, что ты так меня сразу готов оставить одну, что ты каждый раз оставляешь меня, а сам убегаешь?
«Так пойдем вместе, перепрыгнем через баллюстраду, — хотел сказать Нестор, — я поставил два эль в этом слове, чтоб нам легче было скользить, — и никакой надзирающий голос нас не окрикнет, я обещаю, там, в той стороне есть тихие неподвижные ступеньки, я был там».
Но он не мог выговорить ни слова, и кругом тоже все молчало и не двигалось, словно магнитофон поставили на паузу.
И не было смысла говорить, потому что знал, что Лиля не согласится, он не мог в ту сторону, она в эту. В этом была непреложность закона природы.
Потом кнопку отпустили, и Нестор оказался далеко. На неподвижной спокойной ступеньке.
Это было похоже на бегство.
Это и было бегство.
31
Сидели на ступеньке, пили кофе.