Ангелы: Анабазис

22
18
20
22
24
26
28
30

— Воды побольше. И сна. Через сутки пойдёт на поправку, — и уже Медведеву: — Пресветлый, последствия оружейного наговора я снял… Теперь это обычное рассечение, добравшееся до кости. Рана чистая, заживёт при отдыхе без особого лечения.

— Спасибо, — кивнул Михаил и поймал себя на мысли, что верит во весь тот бред, что сейчас увидел и услышал. Верит! Вот, ведь, воистину — есть многое на свете, друг Горацио.

Маугли дёрнулся на слово благодарности и закаменел лицом.

— Надеюсь, Пресветлый, — медленно проговорил он, — что Ваши молитвы весомы в этом Пределе.

И отвернувшись, выпрямил спину и замер, углубившись во внутреннее сосредоточение. Медведев недоумённо потёр подбородок.

— Мих, — Юра-сан незаметно оказался близко, почти впритык и заговорил шёпотом: — Спасибо — это «спаси бог!». Молитва благодарения, короче. Раз ты просишь Господа помочь ему, значит сам, типа, помогать в ответ на доброе дело не будешь, а переложишь это дело на высшие инстанции. Вот он и надеется, что твои молитвы — Богу в уши.

— Угу. В джунглях много слов, звук которых расходится со смыслом, — задумчиво протянул Медведев и кивнул. В свете данных объяснений многое вставало на места. Кроме одного… — Ты-то откуда знаешь?

Зубров, сматываясь отдыхать, пожал плечами:

— Припомни, о чём Полынцев трындел.

Медведев вздохнул и снова закрыл глаза.

…Горы, горы… Темнеет небо над белой стеной. Темнеют змеи трещин. Темнеет силуэт впередиидущего. Дрожит воздух. Дыхание сдавило виски… Хочется постоянно трогать нос или зажать его и держать так. Но нельзя. Красный шнур в помутневшем сознании кажется истончившейся Летой. Главное — чтобы не кончалась. Где-то там, выше, сходятся её берега…

Время! Медведев открыл глаза, выплывая из омута памяти. Из самого паршивого её омута… Взглянул на часы.

— Подъём.

…С чего вдруг ему мерещится то, что уже давно, казалось, отболело? Что уже пережёвано, оплакано и аккуратными мазками затёрто? С чего бы? Что предвещает эта память?

Поднимались быстро и аккуратно. Уверенными тренированными движениями, выверенными за сотни таких выходов, накидывали рюкзаки, подтягивали лямки, пристраивали оружие. Идущий первым лейтенант Родимцев показал «двигаем!» — и группа потопала. Вперёд и вверх, а там… Не наши это горы. Кроны закрывают полнеба, поди разберись — далеко ли до вершины.

Взгляд по верхнему уровню, взгляд под ноги, взгляд по верхнему уровню, взгляд…

…А ведь именно тогда он решил, что уйдёт в армию…

Счастливое студенческое время. Диплом. Однозначно — красный. Не зря так наяривал последние три года. Однозначно — военная кафедра с отличием и по такой малопригодной специальности, чтобы никогда не задумываться о призыве в армию. И восхождение. Рекорд! Однозначно — мировой. Взять такую вершину без кислородного оборудования! Это будут вспоминать и повторять! Не зря так корячились восемь лет…

След в след. Движение по звериной тропе диагонально, по зигзагу — поворот корпуса влево, поворот корпуса вправо. Впереди в противофазе Катько. Позади — Батон. Взгляд вверх, взгляд вниз… Небо темнеет, тучи опускаются ниже. Мелкие редкие снежинки всё более колко вгрызаются в кожу. Наверняка, ночью опять посыплет. Да и температурка упадёт.

…Эх, брательник. Двоюродный, а всё равно никого ближе не было. Глаза восхищённые, лицо просящее. Мол, два месяца до распределения! Потом — на взвод. Куда ж он тогда?! И больше никогда не получится попасть на такое восхождение! Погоны — это навсегда, а горы… горы — любовь, от которой придётся отказаться. Не лишай последнего шанса, ирод! Я-де, ведь, тоже всегда хотел и готов хоть сейчас!.. А как же командование?!.