— Я же говорил, не знаю… он не назывался.
— Это ты мне рассказываешь? — приподнял я бровь. — Ты же сам сказал, что старейшина. Какой старейшина? Наш, из Березовки? Или какой-то другой? Неужели у старейшин нет имен? Или он у вас как Волан-де-Морт, «Того-чье-имя-нельзя-называть»? Ну, давай, рассказывай поподробней.
Мужик явно не понял половину моей фразы. Да и забыл я, что нахожусь в другом времени. Нужно будет себя немного приучить к сдержанности в выборе словечек. Разбойник замялся, как будто пытаясь найти нужные слова.
— Он… он был старый, — начал он снова. — Седой, худой. Глаза… глаза у него какие-то недобрые были.
— Недобрые глаза, — повторил я задумчиво, — это о-о-очень полезная информация. А что еще? Голос? Походка? Какие-то особые приметы?
— Голос… хриплый, как простуженный, — ответил разбойник. — Он всегда говорил тихо, но его все слышали, как будто он кричал. А еще он постоянно что-то бормотал себе под нос.
— Что бормотал? — переспросил я.
Разбойник покачал головой.
— Не знаю, — ответил он. — Слова какие-то странные. То ли ругался, то ли молился… непонятно.
Я посмотрел на Милаву. Девушка внимательно следила за допросом.
— А как он был одет? — спросил я, снова поворачиваясь к разбойнику. — Какая на нем была одежда?
— Ну… обычная. Рубаха, штаны, сапоги… как у всех. Но ткань… ткань какая-то темная была, грубая.
— Темная, грубая ткань… — повторил я, пытаясь запомнить все детали. — Что еще? Какие-то украшения, амулеты?
Разбойник задумался.
— Да, — сказал он. — У него был перстень… большой такой, металлический, с каким-то камнем темным.
— Перстень. Отлично. А цвет камня помнишь?
— Черный, — ответил разбойник.
Я кивнул, записывая все в уме. Черный камень, хриплый голос, бормотание…
— А ты, дружок? — спросил я второго, поворачиваясь к нему. — Что ты можешь добавить?
Второй выглядел еще более перепуганным.