Недетские забавы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я не знаю, Алиса, что должно произойти, чтобы я тебя отпустил. Нет такого варианта, — он все еще тяжело дышит, но понемногу успокаивается.

— Паш, пожалуйста, тогда мое мнение тоже учитывай. Это касается не только тебя и твоих эмоций, но и меня. Это мое тело, моя боль, и мне хотелось бы, чтобы ты слышал меня.

— Меня разрывает на части, Лиса, — он снова обращается ко мне этим ласковым прозвищем.

Подходит ближе, делая всего три размашистых шага, и сгребает в объятия. Целует в макушку раз десять — такая ласка отпечатывается в сердце огромным клубком нежности. Вот такие у нас американские горки.

— Мы решим все вопросы, просто давай не сгоряча, — прошу его, обнимая в ответ.

Он кивает, наконец-то соглашаясь со мной.

— Все, что связано с тобой, вызывает у меня шквал эмоций. Не могу это контролировать.

Я глажу его спину, очерчивая мышцы. Вдыхаю запах. И понимаю, что сама в ловушке таких же эмоций. Но могу их контролировать, чего не скажешь о мужчине, конечно. Я знаю, что мы научимся разговаривать. И он научится слышать меня, просто нужно время, которого до этого у нас не было.

Целую колючий подбородок, оставляя влажный след от губ. Паша заглядывает ко мне в глаза, сканируя что-то внутри. Хочу, чтобы именно сейчас он сказал. Сказал, что любит меня. Но заветные три слова так и не вылетают из его рта, хотя я вижу это невооруженным взглядом. Ему тяжело говорить, проще сделать. Он не слышал никогда в жизни слов любви, и уверена, что никогда и никому не говорил. Но я буду ждать, сколько нужно.

— Нереально красивая. Моя девочка, — целует. Глубоко, осторожно и медленно.

Я хочу, чтобы так было всегда. Потому что ничто не было так правильно в моей жизни, как мы.

Глава 31

Воспоминания

Я все еще хорошо помню, в каком отчаянии находился, когда Алису забрали. Я не мог спать, есть. Перед выходом из детдома тогда упрашивал Зиночку дать мне ее адрес, на что получал резонное: «Нет».

Все знали, что я недолюбливал девчонку. Видимо, главная боялась, что найду ее и начну снова гадить. Но тогда, проведя эти жалкие месяцы без нее в детдоме, я словно осознал, что должен сказать ей все, как есть. Пусть не примет, прогонит, ударит, да что угодно сделает. Лишь бы знала, каким дерьмом я себя чувствую.

Но найти девушку мне так и не удалось. Каждый раз, когда подбирался к истине — что-то неведомой силой прятало ее от меня. Я не мог уловить связь и понять, куда постоянно пропадают ее следы. Все сводилось к одному: такой девушки больше не существует.

За годы, помимо поисков своей первой любви, я строил карьеру. Понимал, что детям из детдома устроиться на хорошую должность проблематично, подобно зеку. Почему-то все считают, если тебя воспитывали не твои родаки, а левые люди, значит, ты — отброс общества. Будто бы моя блядская мать смогла воспитать что-то хорошее во мне, а не ненависть и отвращение, да и я бы сто процентов пропитался всем этим дерьмом, если не Алиса…

Единственный человек, который меня останавливал — она. Я словно хранил что-то светлое и такое потаенное, чтобы на фоне такой девочки не быть совсем дерьмом. Конечно, получалось хуево, не спорю. Но как мог.

Еще часто задавался вопросом: а что я в ней, собственно, такого нашел? Обычная девчонка, что росла в обычной неполной семье, воспитывалась отцом. Ну да, красивая, но таких полно. А потом понимал, что нет. Таких практически не существует. Она умела держать себя, свое достоинство, принимала удары судьбы с улыбкой на лице.

Черт возьми, ей было чертовски больно… Я видел как она рыдала в подушку сотни раз, а потом шла по коридорам и улыбалась. Молчала и улыбалась. И я ахуевал от нежности, гордости и уважения к этой малышке. И любви.