– Бей, братцы! Руби смелей!
Вжик! Хрясь. Громкое падение раненой лошади и предсмертный хрип всадника. Новая сшибка: отвод тяжелого палаша противника и быстрая контратака, косым ударом в корпус, рвется мундир, и тут же из рассеченного брюха врага на землю валится сизый окровавленный клубок, а в небо улетает крик, полный боли и ненависти.
Но есаула Василя Маньяка это не касается – его полностью захватил кураж боя и глупости о пощаде или милосердии его не посещают: во время боя думать о стороннем опасно! Хотя…
– Эй, Мишка, прими со своими вон тех молодцев!
Василь приметил эскадрон, заходящий во фланг их отряду, и тут же послал сотню им наперерез, благо сотник Михаил Засуля под боком, едва ли не в десяти шагах супостата режет.
– Эге-гей, хлопцы, айда новым ворогам гостинцев отсыплем!
И его сотня разгоряченных безбашенных казаков с лихим посвистом, пугающим даже строевых коней, резко изменила направление боя и помчалась влево, вновь образовавшуюся пустоту заполнили казачки центра, благо, что заботиться о правом фланге не стоит – там калмыки сыплют таким потоком стрел, что бело-черные умылись кровью пуще, чем от июльского ливня.
А бой с каждой минутой не только не утихал, а разгорался все сильнее, будто пролитая кровь подхлестывала людей, заставляла безумствовать, совершать геройские поступки и лить горячую жидкость активнее.
Хей! Получай! Пошла потеха.
Сабля Василя Маньяка ласточкой порхала возле врагов, оставляя алые полосы на телах, отделяя руки и головы. Есаул недаром держал у себя в отряде самых безбашенных головорезов, могущих двое суток биться, а потом еще столько же спускать пары в захваченной деревне или городе.
Да… казачки даром что буйный народец, так еще и вольный, ценящий доблесть и силу порой больше сладостного звона злата. И удержать в кулаке даже десяток таких – уже немалая задача, а когда их с полтыщи, то и вовсе, казалось бы, непосильная задача, но Василь справлялся, где сам рукой приложит, где сотники с хорунжими нагайкой отходят – самых непослушных. Как бы там ни было, но своих молодцев Маньяк держал крепко, чем и славился не только среди остального казачества, но и был на хорошем счету у самого фельдмаршала Шереметева, приметившего довольно молодого командира еще с Южной войны.
Но вот прошли полчаса жаркой сечи, линия боя постепенно выровнялась и стало понятно, что дальше биться – свою кровушку попусту лить. Клятым бело-черным подошло подкрепление, да не абы кто, а считай царевы гвардейцы: в кирасах, с пистолями и на огромных рысаках, готовых одним только корпусом давить низких неприхотливых лошадок казаков.
Все чаще падали казачки от ударов палашей, все больше пуль находило сладостную плоть и куда меньше валилось от стрел всадников…
Маньяк видел, что еще чуток и калмыки дрогнут, и тогда им придется совсем туго, нужно было отступать, но сделать это следует хитро, чтоб враг в засаду угодил. Которой пока не было. А поэтому…
– Минька, скачи к полковнику Карелину, его ребятки аккурат на холме стоят, пусть готовятся – мы на них свежатинку выведем!
Молодой казачок, считай армейский ординарец, приказ понял верно и мигом бросился в тыл, по дороге через чахлую рощицу, к своим.
Есаул же постепенно собирал вокруг себя весь отряд и готовился отойти, но перед этим ему следовало сдюжить не самые приятные минуты боя.
Прямиком на них несся клином эскадрон вражеских кирасиров.
ebooksa