Ведьмак бросил смеющийся взгляд над бокалом вина.
– Изредка.
В окоченелую, заснеженную провинцию мы вернулись затемно. Переход со ступеней ресторации к открытым кованым воротам произошел плавно и аккуратно, разве что в воздух поднялось облако мелких колючих снежинок. Фонари не горели, парк окутывал сизый мрак, тишина давила на уши.
– Почему за воротами? – полюбопытствовала я.
– Ристад терпеть не может, когда перемещаются к парадной лестнице, – пояснил Хэллрой. – Зачем его злить?
В молчании мы ступили на темную аллею, ведущую к главному входу, и за нашими спинами медленно закрылись ворота. Под ногами хрустел снег. Мороз щипал щеки и нос, забирался под одежду. С помощью заклятия я грела ладонями глиняный горшок с бултыхающимся в воде крапчатым осьминогом и невольно вспоминала по-дурацки изумленную рожу подавальщика, когда от него потребовали упаковать главное блюдо.
– Вам полностью или только щупальца? – деловито поинтересовался он, забирая тарелку.
– Полностью, – подсказала я.
– Осьминога довольно сложно разделать, – попытался настоять слуга.
– Где вы видели, чтобы домашних питомцев разделывали, жестокий человек?
Он потерял дар речи и бессильно покосился на Хэллроя. Тот только слабо махнул рукой, мол, прекрасная дама оценила вкус икры летучей рыбы, нахлебалась взбитых яиц странной птички и так объелась, что захотела превратить остаток обеда в домашнего любимца, коль в животе не хватило места. Сделайте, как просит, и не спорьте – у девушек свои причуды.
За те часы, что мы развлекали и доставали друг друга в столице, атмосфера в замке заметно изменилась, будто потяжелела. Конечно, не сказать чтобы и до спонтанного побега она отличалась легкостью, но сейчас холл наполнили глубокие тени, гораздо гуще и тяжелее, чем поутру. Они окутывали ниши, облепляли углы. Свет казался мерклым, словно свечи в хрустальных колпаках горели бледным, чахлым огнем, неспособным справиться с темнотой. Я впитывала полутьму, тревожащую чародейские инстинкты, и ощущала, как в груди растет комок беспокойства.
– А братец-то изволит гневаться, – протянул Хэллрой, расстегивая пальто.
– Ему не понравилось, что ты сбежал с ярмарки?
– Скорее, ему не понравилось, что я утащил с ярмарки тебя, – улыбнулся он одними губами.
– Хэллрой, где вы были столько часов?! – Ристад стремительно спускался по лестнице в холл. Вид у темного властелина был очень мрачный, словно он одновременно мучился похмельем, зубной болью и просто дурным настроением.
– Я же сказал, – фыркнул едва слышно инкуб и объявил старшему брату, едва тот приблизился на достаточное расстояние, чтобы не кричать ругательства через весь холл, а «цивилизованно» швырять в физиономию, как дуэльные перчатки, – мы провели занимательный день в столице.
По поводу занимательного я готова поспорить. Особенно спорным получился обед в ресторации. Хотя вряд ли стоит придираться, учитывая, что в итоге меня накормили человеческой едой, а не странными деликатесами для самоубийц, да еще питомца для тетушки декана удалось раздобыть. Не уверена, что она обрадуется спасенному из-под поварского ножа осьминогу, но дареному коню в зубы не смотрят (да простят меня эстеты за звериный каламбур).
– Хорошо: ты сбежал из замка, – отрывисто, явно стараясь сдерживать гнев, бросил Ристад, – но зачем потащил с собой девушку? Ее сестра беспокоилась!
Вообще-то, я все еще стояла между ведьмаками, поэтому говорить обо мне в третьем лице было не то чтобы невежливо, а чрезвычайно странно.