Он снова пожалел, что взял с собой только двоих солдат. Любая горская деревушка, куда только недавно пришла королевская власть, паршивое место; вот и в Гарвии ему всегда кланялись в лицо, но спина так и зудела от недобрых взглядов. Хорошо еще, что Дик из ветеранов, потому Эйнар и оставил рядом именно его. Нельзя дать толпе почувствовать страх. Она от этого звереет.
— Мое почтение, ваша милость, — громко сказал нынешний предводитель горцев, останавливаясь шагах в пяти.
— И вам доброго дня, — уронил Эйнар, пытаясь вспомнить, где уже слышал этот голос.
Точно слышал. Но почему-то без лица.
Невысокий, но крепкий и жилистый горец лет сорока, одетый, как и все здесь, в крашеную шерсть и выделанную кожу, смотрел равнодушно, однако Эйнар чутьем понимал, что это лишь маска. Слишком острый холодный взгляд, будто поверх прицела… Ах, вот откуда вспоминается голос!
— День-то не слишком добрый, ваша милость…
— Это верно, — холодно подтвердил Эйнар. — Пока не слишком. В добрые дни меня обычно убить не пытаются.
Он указал кивком на тело вдовы, так и лежащее позади них с Диком. Новый староста прищурился, даже не пытаясь изобразить удивление, посмотрел на мертвую Вальдонию, потом — поверх плеча Эйнара — на хижину и снова на Эйнара.
— Что старуха совсем с ума сошла, мы и сами не знали, ваша милость, — сказал он вполне рассудительно. — Живет она на отшибе, а с головой у нее и прежде неладно было. Вот как сыновей лишилась, так и того… заговариваться стала. А если настолько рехнулась, что на вашу милость кинулась, так сама виновата. Не о ней речь.
И говорил он слишком чисто и правильно для горца, и держался без всякого страха, который нет-нет да проскальзывал в повадках прежнего старосты. Хотя бояться ему сейчас было чего. Нападение на королевского офицера приравнивается к бунту. Вальдония уж точно заслужила смертную казнь, но Эйнар имел право наказать и старосту, в деревне которого кто-то совершил такое преступление. Но этот мерзавец не боялся. Наверное, думал, что комендант крепости не узнает его по нескольким словам, прозвучавшим из темноты в ночь казни мародеров. Только вот Эйнар никогда не забывал угроз.
— Не о ней, — коротко подтвердил Эйнар, соглашаясь, что мстить деревне за одну безумную старуху не будет. — Так ты, значит, новый староста? А что с прежним случилось?
— Приболел он, ваша милость, — усмехнулся горец без всякой угодливости. — А люди без старшего — овцы без вожака. Вот и выбрали меня в заступники, как у нас водится. Здесь народ смирный, боязливый. Разбойников боимся, солдат — еще больше… А уж лютой хвори — сильнее всего.
Он глумился. Нагло и уверенно в собственной безнаказанности. Кулаки у Эйнара начали зудеть с первого слова, а сейчас пакостную усмешку так и хотелось вбить мерзавцу в зубы. Но Эйнар ждал, глядя в упор и помня, что за спиной у него хижина с беззащитными женщинами, а Кэйси еще только скачет к крепости.
— Нам бы, ваша милость, миром дело решить, — сказал наконец его собеседник, переждав пару минут тяжелой вязкой тишины. — Мы его величеству — верные подданные, но это дело не королевское. Наше это дело. Наша земля, наши люди. Умирать никому неохота, верно, ваша милость?
А ведь он появился в деревне недавно. Эйнар даже был уверен, что знает когда. Вернулся с войны вместе с дружками, но оказался слишком умным или везучим, чтобы попасться в ущелье, а потом гарвийцы его не выдали, разумеется. Отсиделся и решил, что место старосты — неплохое начало новой жизни. А тут подвернулась возможность отомстить то ли за приятелей, то ли за родню. Бросить вызов самому капитану у него, пожалуй, кишка была тонка, но ведь ясно, что женщина в хижине Эйнару нужна, раз он за ней приехал. Да и вторая… Уж о его женитьбе в Гарвии известно.
Эйнар молчал. Только продолжал смотреть в упор: обычно это помогало, вот и мерзавец под его взглядом помрачнел, ухмылка исчезла с обветренного загорелого лица. Но все-таки продолжил:
— Так как же, ваша милость? Люди в своем праве. Заразу-то сжечь надобно.
— Жгите, — согласился Эйнар. — Вон она лежит. Руками не хватайте — возьмите крючья.
— Не ту заразу, ваша милость, — на удивление вкрадчиво сказал мерзавец. — Вальдония не первая заболела. Хворь ей постоялица привезла.
— Из города, — уронил Эйнар. — С постоялого двора. Значит, она не первая.