Она повернула голову, вглядываясь в ночь, и действительно различила огни на сторожевой башне. Драконий Зуб был совсем близко, и на миг Ло охватило чувство, что вот сейчас все станет хорошо, опасность кончится, а вместе с ней исчезнет и странная близость, связавшая их с Рольфсоном. Не зря же она случайно назвала его по имени? Но больше не будет необходимости искать у него защиты и принимать заботу, и обещанные рассказы, если даже капитан вспомнит о них, будут звучать в надежной теплой крепости совсем не так, как на пороге хижины, в нескольких шагах от смерти. Стоит ли жалеть об этом? Нет, Ло не обезумела, она не хочет снова попасть в подобную переделку, но как же будет жаль, если капитан снова замкнется, став Кирпичом, тяжелым, мрачным и отвратительно… прямоугольным!
И тут она вспомнила кое-что, забывшееся в круговерти тревог и событий. Вряд ли важное, но засевшее в памяти, словно заноза. То, что отозвалось тревожным уколом именно сейчас, в ночь оживших сказок, уводящих в снежный лес другого мира, к волчьему вою и синему сиянию глаз. Вспомнила и спросила, пока стены Драконьего Зуба медленно вырастали над головой:
— Скажите, капитан, а вы знаете легенду о фейеле?
Рольфсон ответил не быстро, но все-таки отозвался, разом вернувшись к обычной хмурой настороженности:
— Знаю, миледи. А что?
— Всю целиком? — настаивала Ло. — Вы же слышали, что ярл Рагнарсон рассказал на обеде. Он о чем-то умолчал?
— Да вроде нет, — слегка удивленно сказал капитан. — Ярл рассказал правду. Говорят, что если принести фейел домой живым, то никогда не замерзнешь. Или не замерзнет тот, кому его подаришь.
— И все? — допытывалась Ло, чутьем определив явную неполноту, как пробел в описании заклятия. — А что будет, если его потерять? Или он завянет, замерзнет? Об этом легенда что-то говорит?
— Ну да, — согласился Рольфсон. — Фейел дается в руки не всякому, иначе полно было бы дураков, не боящихся холода. Его можно сорвать один раз в жизни, для себя или для другого — все равно. И не силой, а с поклоном и уважением, как знахарки травы собирают. А потом нести, грея в дороге собственным теплом. И если не донесешь — непременно замерзнешь сам, не в этот раз, так потом когда-нибудь. Фейел — цветок гордый, обиды не простит. Если зря его погубишь, он погубит тебя в ответ.
— Вот как, значит… — тихо сказала Ло. — Благодарю, капитан. Красивая легенда. И очень справедливая. Хотела бы я когда-нибудь увидеть живой фейел.
«Я бы остался в стороне, — звучал у нее в ушах мягкий вкрадчивый голос Дагмара Черного Лиса. — Но вам рассказали не всю легенду о фейеле…» Вот что имел в виду ведьмак! Не Ло он спасал, а собственного ярла, решившего увезти ее обманом, сорвать Стальной Подснежник — а там будь что будет. Но фейел не прощает обиды. Если бы Ло уехала с Рагнарсоном не по своей воле — смогла бы она его простить? Забыть предательство, полюбить красавца-ярла с его медовыми речами и горячей мужской силой? Нет! Все равно бы возненавидела, ни за что не поверив в любовь, которая начинается с обмана. И вывернулась бы наизнанку, но вырвалась на свободу и отомстила. Это Рагнарсон был настолько уверен в себе, что пренебрег ее отказом, а умница-ведьмак сразу все понял. И предал, получается, ярла, на самом деле уберегая его от беды.
— Справедливая, да, — согласился Рольфсон, и копыта его коня застучали иначе по каменной кладке крепостного двора. — Боги ничего не дают просто так, только по самой высокой цене. Хорошо, что сегодня все обошлось.
Он крепче ее прижал, а потом, как показалось Ло, с явной неохотой отпустил, снова передав в руки подошедшего Малкольма. Спрыгнул с коня и опять подхватил на руки.
— Я могу идти сама, — слабо запротестовала Ло, сообразив, что капитан собирается нести ее наверх на глазах у всего гарнизона.
— Зачем? — искренне удивился Рольфсон. — Вам нужно поскорее лечь, а так будет быстрее. Малкольм, неси миледи Мэрли в ту комнату, где жил Рагнарсон. Молли, возьми ребенка…
Ло прикрыла глаза, сдаваясь. Пусть делают с ней что хотят! Несут, укладывают… Хорошо бы вымыться, но сил на это и вправду нет. И подниматься по лестнице — тоже, в этом капитан до отвращения прав. Краткая вспышка бодрости прошла, оставив чудовищную усталость, разлившуюся по телу вязким свинцовым расплавом. Она смутно ощущала, как ее вносят в спальню и кладут на кровать под аханье Нэнси… Потом она позволила себя раздеть, обтереть горячими мокрыми полотенцами, укрыть и напоить шамьетом. И наконец уснула, провалившись в белую пустоту, полную теплого мягкого снега.
Ей снилась синева — то ли в небе, то ли в чьих-то глазах. Потом глаза стали желтыми, и Ло запротестовала, что ей не нравится, успокоившись, только когда синева полиняла в серо-зеленый, цвета штормового моря. Вот это было правильно, и во сне Ло бежала к этому морю, но почему-то на четырех лапах и махая хвостом. Хвост был пушистый, чем Ло очень гордилась. Она так и заявила магистру Саттерклифу, что теперь будет носить хвост вместо перстня, и нечего так кривиться! А потом у нее выросли крылья, и Ло взлетела над белоснежным лесом, усыпанным алмазной крошкой, но по-прежнему упрямо пыталась долететь до моря, а кто-то рассудительный шептал ей на ухо, что стальные фейелы лучше — они не вянут. «Они неживые, — возражала Ло. — Я хочу живой фейел, настоящий!»
Она спустилась вниз, но не в зиму, а в лето, жаркое и томное. Сложила крылья, удивляясь, как это легко, и помчалась по солнечному лесу наперегонки с пестрой козой, наслаждаясь мощью и ловкостью нового тела, быстротой лап и чуткостью носа. Коза то отставала, то выбегала вперед, мелькая куцым рыжим хвостиком, и Ло бежала, догоняя ее и точно зная, что на самом деле это не коза, а что-то очень нужное и важное. И догнала все-таки, поймала, уцепив зубами наглый хвост, но коза издевательски взмекнула и рассыпалась в воздухе, сказав голосом Нэнси:
— Ох, миледи, да что же такое, спите уж спокойно, какие вам козы в спальне?
И Ло, вздохнув, согласилась, что козам в спальне действительно не место, повернулась набок и окончательно уснула до утра.