Она с готовностью цепляется за мою ладонь и тащит на танцпол. Потом обвивает руками за шею и жмется ко мне всем своим тощим телом.
Несмотря на то, что у меня давно никого не было, на Ларису мое тело реагирует резким отторжением. Вот что в ней не так? Вроде и симпатичная, и не круглая дура, а даже мысли о том, чтобы с ней перепихнуться у меня не возникает. Вся моя надежда этим летом на аниматоршу Татьяну — надеюсь, за год, что мы не виделись, она не завела себе постоянного бойфренда и с радостью скоротает со мной выходной.
При мысли о Тане внутреннее напряжение немного отпускает, но ненадолго, потому что в следующее мгновение я ловлю на себе заинтересованный взгляд Александровой. Она испуганно распахивает фиалковые глаза, словно я застал ее на месте преступления. Легкая улыбка, которая до этого момента играла у нее на губах, медленно угасает. Она сглатывает раз, второй, третий, облизывает кончиком языка губы, а яркий румянец на ее щеках становится заметен даже в неярком освещении на стадионе.
Я невпопад думаю о том, как она выглядит во время секса. Почему-то подозреваю, что почти также. Сука.
В этот миг что-то происходит между нами — пространство словно сгущается, как бывает перед штормом, и я отчетливо ощущаю связь. Интуитивную, энергетическую, даже физическую, которая отдается мощным всплеском желания в моем теле, столь сильным, что мне приходится отстраниться от Ларисы, чтобы она ничего не заметила и, не дай бог, не приняла это на свой счет.
Эта игра в гляделки длится между мной и Александровой секунд десять, не больше. Потом Матвей что-то шепчет ей на ухо, и Лера, словно очнувшись, отводит взгляд. Я тоже возвращаюсь в реальность, в которой Лариса опять едва не лежит на мне, протирая своей щекой мою грудную клетку. Демонстративно отодвигаюсь от нее и уже хочу сказать, чтобы отвалила, но ее спасает то, что медляк благополучно заканчивается, и я могу уйти, не устраивая сцену.
До конца вечера я больше не танцую. Сижу на трибуне, с которой видна вся танцплощадка, слежу за своими ребятами. За Александровой следить у меня нет никакого желания, но почему-то я знаю, что она сегодня нарасхват — танцует с Ваней, потом еще раз с Матвеем и даже с особенно ушлым парнишкой из моего собственного выводка.
Мне до этого нет никакого дела, поэтому, как только часы показывают 21.30 и ди-джей объявляет последний танец, я тут же собираю отряд и, невзирая на желание мальчишек задержаться, веду на базу с зеленым флагом.
Перед тем как уйти, бросаю последний взгляд на танцпол. Александрова в объятиях Вани медленно покачивается под самую тошнотворную мелодию вечера, а у меня вновь отчаянно чешутся руки кому-нибудь вмазать. Сука, вот что это за чувство? Неужели, именно так чувствовал себя Вадик, видя эту девчонку с другим?
7
Несмотря на эмоциональную и физическую усталость, заснуть мне удается не сразу, и в этом я виню белокурую стерву, которая второй раз непрошено ворвалась в мою жизнь, чтобы все испортить. Подумать только, несколько дней назад я наивно радовался возможности спокойно отдохнуть в «Синичке», а теперь спокойствие мне только снится. Да и снится ли, если я вторую ночь подряд просыпаюсь в темноте с неясным предчувствием надвигающейся катастрофы и потом долго лежу, воображая всякую ерунду?
Вот что Александрова тут забыла? Не поверю, что с ее послужным списком, она не нашла себе занятия лучше, чем провести лето, присматривая за нескладными девочками-подростками. Впрочем, для меня не станет сюрпризом, если в середине смены она сбежит из лагеря, составив за собой шлейф разбитых сердец и неоправданных авансов.
Закинув руки за голову, тоскливо смотрю в окно. Ни убаюкивающий цокот сверчков, ни монотонный шелест листьев на ветру не в состоянии помочь мне справиться с раздирающими душу эмоциями. На часах почти двенадцать. Давно прозвенел горн на отбой, а Матвей все еще не вернулся. Возможно, прямо сейчас он тискает Александрову в укромном уголке лагеря. Стоит мне подумать об этом, как воображение тут же услужливо рисует мне картину: как от удовольствия закатываются фиалковые глаза, как тонкие девичьи пальцы путаются в жестких каштановых волосах, как с опухших от поцелуев губ срываются горловые стоны…
Зажмурившись, я утыкаюсь носом в подушку и беззвучно матерюсь, в мыслях возвращаясь в прошлое, в тот самый день, когда я впервые увидел Леру Александрову.
Я тогда жил в Екатеринбурге вдвоем с отцом, учился в 11 классе и с присущим юности максимализмом верил, что смогу изменить мир к лучшему до того, как он изменит меня.
Тем теплым осенним вечером я ждал лучшего друга Вадима Мерзликина у местного торгового центра — мы с ним собирались пойти в кино на шпионский блокбастер, который рвал бокс-офис по всему миру. Вадик опаздывал, что было для него совершенно несвойственно, а когда, наконец, появился на горизонте — с ним была она. Белокурый ангел с удивительными фиалковыми глазами и ямочками на щеках, которые появлялись всякий раз, когда она улыбалась. А улыбалась она часто.
— Кир, это Лера, — сказал друг с глупой улыбкой, словно это объясняло его получасовое опоздание, из-за которого мы не попали в кафе. Я, прямо скажем, рассчитывал перекусить до сеанса, потому что ради похода в кино отказался от ужина дома.
— Здравствуй, Кирилл, — мелодичным голосом поздоровалась незнакомка, одарив меня сияющим взглядом. — Вадим много о тебе рассказывал.
— Привет, — буркнул я в ответ, испытывая одновременно раздражение и необъяснимое смущение. — А о тебе он мне не говорил, — и потом, глядя только на друга, добавил: — Пошли уже за билетами, а то одни боковые места останутся.
Да, это точно было не самое дружелюбное с моей стороны знакомство, но время показало, что другого Александрова и не заслуживала.