Как бы хлипкая мебель не развалилась от такой проверки на прочность. Трещину на одной из ножек стола я уже заприметил. А у Матвея что, идея фикс такая? Кого-нибудь пристрелить?
— Саблю дедовскую возверни мне! — строго сказал Матвей. — У меня всяко сохраннее будет.
Я не то чтобы растерялся, но категорически не хотелось признаваться, что о сабле ничего не знаю. А еще крайне противно было думать о том, что я, так уж получается, если тут и там отвечаю за чужие грехи, проиграл саблю. Ведь, по логике, так оно, скорее всего, и случилось.
— Не, нет! Ты не молчи, окоём непутевый, не говори, что и саблю дедову, что он у турецкого паши забрал, не пропил? — заволновался Матвей Иванович, путаясь в «не».
— Если и так, то верну! — сказал я, а взгляд так и норовил стыдливо ухнуть в пол.
Матвей встал со стула и начал расхаживать по кабинету, пыхтя, как паровоз.
— Говорил я Петру Никифоровичу, что крестника моего, тебя, охламона, нужно в казацких обычаях воспитывать. А он все хотел, чтобы ты справным барином стал, да вхож был в дома дворянские в Екатеринославе да в Ростове. Все мамка твоя, непутевая, — бормотал себе под нос пожилой казак.
— Ты, дядька Матвей, мамку не трогай. Какая бы ни была, она моя мать, а ты власти над ней не имеешь, — зло сказал я, будто речь шла о моей собственной родной матери.
А, получается сейчас, что и о моей.
— Ты не помнишь? — спросил Матвей Иванович, посмотрел на меня, тяжело вдохнул и сказал. — Оно и лучше, не знать тебе такого позору.
Установилась пауза в разговоре, а в воздухе теперь витала недосказанность.
— Ну? Расскажи! — решил я нарушить тишину.
И Картамонов рассказал… Мать-то моя, если так прикинуть, еще большая сволота, чем тот я, прежний. Оставила меня и отправилась с полюбовником прожигать свою жизнь. Да и попутного бы ей ветра меж ягодиц. Но тут ведь что — она годовой доход с поместья забрала. И доподлинно Матвей Иванович только об этих деньгах знает, но высказал догадку, что Мария Марковна, так зовут мою маму, забрала и сбережения отца.
— Они, понимаешь, должны быть. Петр Никифорович, батька твой, мог и гульнуть, но вместе с тем, рачительный был, деньгу к деньге прикладывал, да в сундук складывал. Твое поместье не хуже моего денег приносило, даже и больше. Так что думай, могу ли я называть Машку курвой али нет, — сказал Матвей.
— Нет, — припечатал я.
— Что нет? — спросил сосед-помещик.
— Не можешь называть ее курвой, — сказал я.
— А ты с каких пор со мной на «ты», да еще и указываешь? Это я буду тебе указывать, шалопай ветреный, — вновь стал закипать мой гость.
— Да хватит уже! — раздраженно выкрикнул я. — Вы мне скажите, есть ли люди, что мне смерти желают? Еще… кроме тех бандитов.
— Жебокрицкий мог чудить. Да, нет, на что ему это? Красницкий? Нет, — размышлял вслух Матвей Иванович, не обращая внимания на меня.