— Не сомневаюсь.
— Тогда я с тобой. В смысле, с самого начала был.
Сидельников засопел. Караваева и Корсуньский переглянулись и уставились на меня. Краузе просто отвесил челюсть, а двое баронов по-прежнему пялились на грудь графини.
— Вы забываетесь, граф Пугачёв, — от главы Совета во все стороны брызнули ментальные волны. Это почувствовал даже снующий поблизости служащий. После этих слов его как ветром сдуло. — Никто не имеет права выйти из-под нашего влияния!
— Ну почему же? Каждый из вас был избран на общем сходе. Вами же был издан манифест о свободных землях и свободном статусе его жителей.
В этот момент Корсуньский неуверенно поднял руку и встал. Взгляды членов Совета устремились на него. Ну, кроме тех двоих баронов.
— Я, как ответственный за соблюдение всех пунктов манифеста, обязан внести ясность. Так гласит один из его пунктов о прозрачности информации.
— Что ты, чёрт возьми, несёшь? — Сидельников сокрушённо потряс руками.
— То, что должен! Я присягал на это перед всем сходом, — дрожащим голосом пролепетал фабричник и повернулся к нам.
А мужик-то молодец! Вся его работа зависит от людей. Он знает их ценность и тонко чувствует откуда дует ветер.
— Дабы заявить о независимом статусе, с последующим обособлением, согласно пункту двадцать три, части пятой, манифеста, требуется проведение референдума. В нём участвуют все, кто имеет право голоса, то есть не обременённые повинной граждане, но не менее ста человек.
Казанцев хлопнул по столу ладонью и ткнул в помещика пальцем.
— Знал же, что не всё здесь так кисло! Верно я говорю, кучерявый? — последнее адресовалось служащему, который имел неосторожность заглянуть в зал. — Принеси-ка мне шампанского! За это можно и выпить.
— У вас есть такое количество? — уже более уверенно спросил Корсуньский.
— Будет, можете не сомневаться!
Покидали зал Совета мы под угрюмое молчание, и только когда двери за нами закрылись, с той стороны раздались яростные крики проклятий. Наивные! Так это не работает!
Перед самым выходом, в фойе, меня окликнули. Я оглянулся и увидел быстро спускающуюся по лестнице графиню Ангелину Караваеву. Её щёки горели огнём, а грудь тяжело вздымалась.
— Григорий!
— Вы не обязаны это делать, ваша светлость, — я немного склонил голову, не сводя взгляда с девушки.
— Что не обязана? — опешила она.