— Тогда ладно… Мне тоже не по себе. Как у негра в заднице, — признался Павел. — Да и очень хочется доделать укрытие. Год неспокойного солнца, сам понимаешь. В Звёздном сетовали, что зря сдёрнули ту четвёрку во время вспышки. Нам точно не разрешат сдристнуть, чтоб узнать — сколько милигреев отхватят два подопытных кролика с образованием. Так уж лучше пересидеть в бытовом отсеке, там как-никак стенки погасят часть излучения. Но не в скафандре же, активность дня три длится.
Про кроликов он преувеличил.
Усталые, отрубились моментально — как станция без электричества. Пробуждение означало вторые сутки ремонта. Андрей пустил на заплаты одну из конструкций в инструментальном отсеке. Космонавты подплывали к пробоине, один держал товарища, второй лупил по лохмотьям оболочки, выгибая их наружу, затем прикладывал лист металла и крепил сваркой, в вакууме металл схватывался очень хорошо, никакого окисления. Затем приходила очередь гермета.
На третий день дали воздух в три отремонтированных отсека. Стало чуть проще, скафандры больше не сковывали движения. На Земле тем временем подготовили последовательность ремонта электрооборудования, и вот тогда хлопоты по герметизации показались детской забавой. Ладно, что часть блоков удалось заменить сравнительно просто — выдернуть повреждённый из слота и на место вставить живой. Нет проблем, если контакты на винтах. Но вот пайка в невесомости оказалась цирковым трюком. Каждая капелька припоя, случайно сорвавшаяся с паяльника или места пайки, норовила улететь. Счастье ещё, что станция держала атмосферу, и припой застывал твёрдой капелькой. В вакууме он не мог бы так быстро отдать тепло. Каждый шаг вперёд давался мучительно медленно, производительность была ничтожной. Павел порой злился: зачем столько всего, достаточно восстановить на живую нитку энергоснабжение бытового отсека да центральной ЭВМ и спокойно ждать грузовик… Но в ЦУПе считали иначе.
На пятые сутки начали осторожно и кратковременно подавать напряжение на отдельные цепи питания, проверяя — нет ли замыкания, и вот тогда началось непонятное.
— Андрей, помнишь, как в первый день шутили про голоса в темноте? Будешь смеяться, но я что-то и вправду слышал.
Гагарин отпустил очередной контакт и обесточил розетки бытового отсека.
— Не знаю, что сказать. Начитались, брат, мы с тобой фантастики про бродячие и брошенные звездолёты, скитающимися в космосе с мёртвым экипажем, вот подсознание и выбрасывает что-то на поверхность. Загорятся плафоны, станет легче.
Ожила центральная ЭВМ, сохранившая записи о последних минутах жизни станции, там — никаких сюрпризов. Вот экипаж обесточил бытовые сети, срочно эвакуируясь, вот авария… И да, вычислительный блок биологического отсека зафиксировал время отключения. За недели без пищи, воды, вентиляции и поддержания температуры у животных не осталось ни единого шанса на выживание. ЦУП разрешил разгерметизацию для выветривая трупного смрада, но только по приходу грузовика. Зато лабораторный отсек встретил порядком и, конечно, темнотой, рассеиваемой лишь светом Земли через пару иллюминаторов диаметром с суповую тарелку.
На шестой день наметили оживление систем бытового отсека, после чего туда можно будет перебраться окончательно, не возвращаясь в осточертевшую тесноту «Сапсана». Да и связываться с Землёй проще, не нужно каждый раз плыть на корабль. Внутренней радиосвязи на «Салюте» нет, таскать за собой кабели, мешающие ремонту, они задолбались.
— Андрюха, а ведь мы с тобой совершили подвиг. Станция была разрушена куда больше, чем думали.
— За подвиг полагается награда, да, командир? Ну, так представь меня к Георгиевскому кресту. Или к Ленинской премии, тоже неплохо.
— Меркантильный ты наш, номенклатурный ребёнок. Подумай сам — что ещё совершить великое, чтоб заметили и оценили.
Операторы ЦУПа этого разговора не слышали и никакого совета не дали.
— Паша, смотри. Я плыву в бытовой. Щёлкаешь тумблером номер двенадцать, идёт напряжение на розетки. Я проверяю там тестером, гляжу, чтоб нигде не искрило. Если что — кричу тебе. Потом включаем освещение и всё остальное, как Земля прописала.
Майор был куда опытнее в делах практических, но оставался сугубо эксплуатационником, а по первоначальному образованию — лётчиком-истребителем. И хоть готовились непосредственно к этому полёту вместе, Андрей куда лучше освоил конструкцию станции и фактически сейчас вкалывал за бортинженера, в электрике и остальных коммуникациях разбираясь больше. Поэтому и командовал ремонтными телодвижениями, к некоторому неудовольствию командира.
Лейтенант уплыл в сторону центрального отсека. В бытовом подключил тестер к розетке. Вокруг висела всё та же мрачная темнота, лампочка выхватывала только пятно света перед собой, да через люк долетало от ламп в инструментальном отсеке. По-прежнему было очень тихо, потому что не циркулировали жидкости в системах, не гудел привод ориентации солнечных батарей, не шумели вентиляторы аппаратуры. Даже мыши здесь не водились и не попискивали. Одно дело — сурдокамера, где тишина воспринимается как нечто нормальное, штатное, и совсем другое безмолвие огромного космического сооружения, которое они почти неделю пытаются оживить, да ещё с кладбищем мёртвых животных за стенкой. Реально — бр-р-р!
— Паша! Давай напряжение!
Тестер показал, что розетка заработала. И тут за спиной раздался тихий шелест. Мужской голос со странным акцентом, стопроцентно не принадлежащий командиру, явственно и очень протяжно произнёс, повышая голос от низкого к нормальному:
— Ан-дрю-у-у-ша, хочешь заработать миллиард?