Ответ был однозначным: нужно снова идти в деревню. Причем на этот раз — Инге. Сходит навестит родителей — неделю точно у них не была. Может, работу найдет. Нет — поголодаем сутки-двое, ничего с нами не станется.
С такими мыслями я отправила Ингу в деревню, тоскливо посмотрела на хмурое небо, обещавшее очередные сутки непрерывного дождя, и поднялась к себе в спальню.
Настроение было под стать небу: такое же хмурое и безрадостное. Очень хотелось стабильности. На Земле у меня была зарплата. Да, небольшая, но я знала, что могу рассчитывать каждый месяц на вполне определенную сумму. А тут… Тут пока переходилось перебиваться случайными заработками и не рассчитывать ни на кого, кроме себя.
С таким настроем я открыла тайник в столешнице, вытащила оттуда письма, села на постель и развязала тесьму.
Письма с веселым шелестом рассыпались по кровати. Судя по пожелтевшей бумаге, им было достаточно много лет. Но сохранились они на удивление хорошо.
Я взяла одно из множества, со вздохом повертела его в руках. Эх… Умела бы я владеть местной грамотой… Наверное, и не так грустно мне было бы. Все развлечение какое-никакое.
Буквы были похожи на латинский алфавит. Я прищурилась, пытаясь хоть что-то понять. Внезапно в глазах защипало, предложения стали расплываться, а потом… Потом все собралось в один вполне читаемый текст. «…и скучаю без наших свиданий…», — прочитала я, не поверила увиденному, нахмурилась, помотала головой. Нет, текст не исчезал.
То есть это что получается… Я внезапно стала понимать местную грамоту? Хотя почему внезапно? Я вроде как несколько минут назад это пожелала…
Все еще слабо понимая, что происходит, я взяла письмо в руки и начала читать.
«Здесь постоянно холодно и сыро. Наверное, потому что я лишена своей силы, мне очень плохо. Местные крестьяне глупы и примитивны. Они считают меня то ведьмой, то посланницей небес. Я устала от их глупости. Хочется нормального, живого общения. Но к отцу взывать точно не буду. Наказал? Пусть. Выдержу. Дом построила на остатках сил. Ничего тут менять уже не получится. Пусть стоит, как есть.
Я постоянно вспоминаю тебя и скучаю без наших свиданий. Письма отправлять все равно не стану, поэтому могу писать откровенно. Ты — самое дорогое, что было в моей жизни. И еще наш ребенок. Но ему я дам самое лучшее. Он точно ни в чем не будет нуждаться. А ты… Ты о нем не узнаешь. Так лучше. Для всех.
Наш малыш растет во мне, ему требуется еда, много еды. Жаль, что я не смогу одарить его своей силой. Но это и к лучшему, наверное. Мне она счастья не принесла».
Я оторвалась от письма, нахмурилась. Это что же получается, я была права? Дом создан тем, у кого не хватило возможности улучшить его? Интересно, от лица кого написаны эти письма? И что стало с этой женщиной и ее не рожденным ребенком?
Пока я ждала Ингу, прочитала все письма. Картина складывалась нерадостная. Сильная магичка оказалась практически полностью отрезана и от семьи, и от своей магии. Она появилась в этом регионе, создала дом и стала в нем жить, беременная. Она не столько писала о жизненных тяготах, с которыми ей пришлось столкнуться, сколько о своих чувствах и переживаниях. Отец ребенка, как я смогла понять, знать не знал ни о беременности возлюбленной, ни о ее жизненных проблемах.
В последнем письме магичка сообщила, что успешно родила ребенка (пол не указывался) и вместе с ним исчезает из этого мира. «Пусть живут, как знают, раз они отвергли меня», — таким было последнее предложение в письме.
Я отложила в сторону старую бумагу и покачала головой. Вот уж жизненная эпопея. И что теперь стало с той женщиной и ее малышом? Почему она сразу же не ушла из этого мира, и жила в доме всю беременность? В конце концов, почему не сообщила отцу ребенка о наследнике? Вопросы, вопросы…
В задумчивости я спустилась на первый этаж, в кухню, поставила чайник, приготовилась пить «пустой» кипяток. На улице уже срывались первые капли дождя, и скоро погода обещала залить всю округу водой с небес.
«Опять прорывается учительская жилка, — усмехнулась я про себя. — Как была учительницей русского и литературы, так и осталась, даже под личиной ведьмы. Тебе, Ирочка, сказки писать, мрачноватые, правда, но сказки».
Чайник вскипел, я налила кипяток в кружку, стала греть о нее руки. Если я осенью мерзну, то боюсь даже представить, что со мнйо станется зимой.
Инга приехала через два часа, после обеда. Ее снова подвез на телеге Сартон, дальний родственник кузнеца. Ему в очередной раз понадобилось какое-то лекарство (угу, я так и поверила), а взгляды, которые он бросал на отвернувшуюся Ингу, конечно, были не в счет. Интересно, она хоть осознает, что вскружила парню голову? Или желание стать «настоящей ведьмой» до того вскружило ей голову, что ничего вокруг она замечать не желает?