— Напугалась, — бабушка погладила мою ладонь. — Все хорошо теперь будет, девонька. Пока Зигмонд поможет, а денька через три и я встану, и молодой господин от края отшагнет. Самый страшный ему нонешний день был… да ночь бы еще пережил, — закончила бабушка чуть слышно.
Я оставила пса с бабушкой и Анегардом, строго-настрого велев караулить и, если что, звать меня. Правда, что такое это "если что", я и сама представляла слабо — но все ж так спокойнее. Зигмонд, пока я спала, похозяйничал на совесть: на столе ждал заботливо накрытый полотенцем куриный суп, на печке грелась вода сразу в трех горшках, и бадью наполнил доверху. Вот вам и бывший барон! Не всякий деревенский мужик так бы управился.
— Ну, чего стала? — поторопил меня Зиг. — Пошли, с отварами разберемся, потом поешь.
Зигмонд называл нужные травы, я складывала пучки в фартук. Память у нелюдя была отменная, или он и впрямь разбирался в лекарской науке, но не запнулся ни разу и ни разу не переврал заковыристого названия. В полутьме чердака его глаза светились желтым, но страх мой куда-то делся — и, я чуяла, навсегда. Зиг оказался из тех, с кем рядом — как за стеной крепости, надежно и спокойно. Даже странно, почему мне так много времени потребовалось, чтобы это понять?
Два отвара для его милости, один для бабушки. Мазь для спины, по счастью, нашлась на полке. Но все же, пока я управилась с лечением и хозяйством — с ног валилась. Зиг, убедившись, что вокруг все спокойно, сказал:
— Слетаю в деревню, что-то долго Гарника нет.
Я не успела возразить — а ведь наверняка ему и капитан велел Анегарда охранять, а не порхать по окрестностям! Пожаловалась бабушке, пока мазь ей в спину втирала, но бабушка меня осадила:
— Все правильно он делает, Сьюз. Не учи мужчину воевать.
И добавила, помолчав:
— Тем более благородного, не один бой повидавшего. Он знает, как лучше.
Я только вздохнула в ответ. Сама ведь знаю, просто страшно. Лекарку трогать боги запрещают, и то вон чуть живы остались… но то лекарку, а раненого врага добить — пусть не ахти какой подвиг, но и позора в том нет, враг есть враг. Вот как нагрянет сюда сам Ульфар…
А ведь не пущу, поняла я. К Анегарду разве что через мой труп перешагнув подойдут.
Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Спросила:
— Как, лучше?
— Лучше, лучше, — проворчала бабушка. — Ты вот что, девонька, тащи ведро воды сюда и тряпок чистых побольше. И все снадобья, что для его милости приготовила, здесь под рукой поставь. — Заметила мое недоумение, объяснила, вздохнув: — Нынче ночью, девонька, решится, жить ли ему. Отшагнет от края — или за край шагнет. Что с лихорадкой да жаром делать, ты знаешь. Только помни — метаться нельзя ему, рана разойдется…
Вот почему, поняла я, Зигмонд все повторял "туже"!
— Не бойся, — бабушка сжала мою ладонь. — Все у тебя получится, справишься. Да и я рядом. Навряд ли засну нынче, а засну, так буди, ежели чего.
Я лишь растерянно кивнула в ответ.
Ночь показалась мне самой долгой в моей жизни. Казалось, время застыло и утро не настанет никогда. Так и будет до скончания века — хриплые стоны Анегарда, руки Зигмонда, стискивающие его плечи ("Лежи, парень, лежи… тихо, тихо…"), капли пота, росой сверкающие в отблесках свечи, торопливое бормотание бабушки над отварами — снадобья с наговорами куда целительней обычных. Зиг вернулся из деревни один: оказалось, Ульфаровы ребята успели нагнать там страху, и Гарник остался — успокоить деревенских, напомнить им, что такое «ополчение» и как должно встречать врагов.
— Трусоватые ваши мужички, — скалился нелюдь. — Этот-то, Ульфаров, им объявил: мол, меняете хозяина, теперь ваша земля под защитой его милости барона Ренхавенского, ему и подати платить станете. По амбарам да хлевам пошли, так хоть бы кто слово против сказал. Только кузнец чего-то там отдавать не хотел, и то притих, как жену за косы ухватили. Думаю, пока Гарник там, они драться станут, а как уйдет…