— Ладно, я расскажу, — сдалась и вновь опустилась на пол. — Но это случилось уже давно и больше не имеет значения.
Эрихард молча уселся рядом.
Откровения пришлось отложить на несколько минут, поскольку нам как раз принесли завтрак. Понятия не имею, кто и когда распорядился. Но увы, откладывать неприятный разговор дальше возможности не было.
— Я выросла на побережье, в маленьком городке, — начала осторожно. — В таких все друг друга знают. То есть, там постоянно толкутся приезжие, их много и они частично сменяются каждый день, но местные знают друг про друга все.
Облизала губы.
Пока вполне сносно.
— Весь город, конечно, помнил историю моего появления у родителей. Ну, что меня удочерили. Не было никакой возможности скрыть это ни от меня, ни от других детей. И… ну, так получилось, что в школе меня сначала тыкали этим, а потом замкнутая фернийка просто оказалась удобной мишенью. Надолго.
— Что они сделали? — Из голоса кронса исчезли все эмоции до последней.
Много чего.
Начиная утопленными в волнах заданиями, заканчивая коротко отрезанными волосами. С тех пор и до Тенерры я больше никогда не отращивала длинные.
Эрихард слушал и… его лицо становилось будто более резким, а в глазах кружила вьюга.
Травля — это погано. И низко. Особенно по отношению к тому, кто в силу психологических особенностей не может ответить. И слушать от этом то еще удовольствие. Но он же сам спросил…
Поэтому пришлось выслушать и про отрезанные волосы, и про запертые подсобки, и про написанные краской на спине слова вроде "чокнутая".
И это я еще только добралась до главного…
— Однажды одноклассники решили пошутить, подкараулили меня на диком пляже и привязали к старому отметочному столбу. Солнце у нас активное… в общем, я сильно обгорела, пока папа меня нашел. Вроде бы чуть не умерла. Долго лежала в больнице, потом еще пару лет мы с родителями регулярно летали в Леран, чтобы их специалисты по красоте убрали следы. У них там развиты пластика и косметология. Как видишь, совсем ничего не осталось. Только аллергия. Пару минут под солнцем — и я вся чешусь.
— Им ничего не было? — вопрос опять был задан совершенно бесстрастно.
— Всех наказали, конечно. — Я пожала плечами. Тогда мне казалось, что этого слишком мало, я чувствовала себя беззащитной, даже преданной… но сейчас прошлое потеряло значение. — Не забывай, они тоже были детьми. А я — очень странной девочкой. Так что… Месяц домашнего ареста, никаких карманных денег и выходов в сеть, плюс их семьи оплатили мое лечение.
И все?
Восприимчивость уловила что-то такое.
Однако внешне Эрихард оставался безмятежно спокоен. Не взорвался, ничего не разнес, не ругался, только смотрел как-то странно. В определенный момент я испугалась, как бы его опять не захватил внутренний лед, но нет. Напротив по-прежнему сидел мужчина из плоти и крови. Даже теплый.