Ну, а посидеть в приятной ночной прохладе на бархане возле дороги, так это и вовсе… Удовольствие.
Ещё не было и половины третьего, как на дороге появились первые фары. Какой-то рыбак на большом квадре проехал на восток.
«Ну, вот, уже поехали».
Он не знал, сколько ему осталось тут сидеть, но после трёх дорога стала оживление. Время от времени он стряхивал с себя обнаглевшую саранчу или глупого геккона. Каждые полчаса вставал, осматривал песок, отряхивал пыльник. Мерзкие клещи, чуют всех издалека, к утру он нашёл на плаще двух. Температура упала до тридцати трёх. Даже пить уже не так хотелось в такой прохладе. Плохо, что стало его клонить в сон. Он снимал перчатку, стягивал респиратор, растирал лицо и вставал, чтобы пятый или шестой раз встряхнуть от клещей пыльник.
Когда стало светать, пыль на дороге от проезжающего транспорта не успевала садиться, а пешие люди с вёдрами и сетями шли и шли из Губахи по дороге.
Люди шли добывать себе пропитание, и тут он увидал её. Да, это была та задрипанная, худая баба в солдатских ботинках. Респиратора у нее, конечно, не было, лицо она просто завязала тряпкой. Перчаток тоже не было. Ожогов она, судя по всему, не боялась. Котомка на плече, там, видимо, фляга.
Зачем она шла, Горохов догадывался. Ни вёдер для саранчи, ни сетей, ни рыболовных снастей у неё не было. На охотника на дроф она тем более не походила.
Он чуть пропустил её вперёд и пошёл по барханам за нею. Между барханов нашёл небольшой камень, кусок рыжего базальта в один кило весом, он взял его с собой.
Наконец, когда солнце уже полностью вышло из-за горизонта, баба свернула с дороги. Свернула не на юг, не туда, где степь разбита на участки и где на каждом втором длинном бархане ветер колышет сети с саранчой. Она свернула на север, туда, куда посторонним с дороги сворачивать нельзя.
Вот тогда он и прибавил шагу. Скрываясь за барханами, стал быстро её догонять. Да, тут нужно было действовать быстро. Может, она не одна тут ходит. Да и до дороги совсем недалеко.
Он умел ходить по степи так, что его почти не было слышно. И обувь у него была специальная, дорогая, хорошая. Она поняла, что её кто-то преследовал только тогда, когда крепкие пальцы схватили её за шею чуть ниже затылка.
– Ой, – заверещала она, даже не пытаясь повернуться, чтобы посмотреть, кто её схватил, – ой, ой, чего вы? А-а-а…
Он сразу свалил её на бархан, лицом вниз, вдавил её лицо в песок:
– Не ори, – говорил он с нехарактерной для себя хрипотцой, – пасть закрыла, паскуда, закопаю в бархан. Башку от песка поднимешь, я её тебе размозжу. Поняла?
– Ой, песок горячий, лежать не могу.
– Не бреши, песок не горячий… и прекрати орать, а то убью…
– Нет у меня ничего, пустая я, только иду траву искать, – стала говорить баба, но уже заметно тише.
Она всё поняла.
– Врёшь? – Сказал он и сдёрнул с её плеча котомку. Как будто собирался её осматривать.
– Нет, не вру, не вру, только иду траву искать, – божилась она.