Сыскарь чародейского приказа

– А я тебе, рыжик, колечко купил, – прошептал он слабым голосом.

– Софье Аристарховне его предложи, – заревела я уже в голос, – нехристь ты басурманская!

Эльдара и андалузскую прелестницу забрали в госпиталь вызванные кем-то медики, Сашеньку, после шефова колдовства едва живую, увезли тайные приказные, которых, кажется, никто не вызывал, но на то они и тайные, чтоб знать, когда сливки с чужой сметаны снять. Я попыталась составить протокол досмотра по свежим следам, но Крестовский велел уже успокоиться и не мельтешить, поручив это дело кому-то из наших.

Когда мы – я, Зорин и его высокородие – спустились по ступенькам фильмотеатра, башенные часы рыночной площади отбили час пополудни. Я остановилась, любуясь на большую фасадную афишу.

– А неплохо бы перекусить, – задумчиво проговорил Иван Иванович. – Время-то обеденное. Что начальство скажет?

– А я фильму про пленницу Варвару так и не посетила…

Шеф посмотрел на нас с умилением, как на любимых чадушек:

– Начальство повелевает отправиться обедать в наимоднейшую мокошь-градскую ресторацию, да поторопиться, потому что сегодня нам все документы по делу нашего «Паука-убийцы» оформить надобно. Как мы дело озаглавим, Попович?

– Я бы назвала «Дело о паучьей верности», – решила я после недолгого раздумья.

– Значит, на том и остановимся.

И мы пошли в ресторацию. По дороге Крестовский, отступив на полшага и придержав меня за локоток, быстро шепнул:

– А фильму про пленницу Варвару мы с тобой вместе обязательно посмотрим.

Эпилог

Мы похоронили Пашку с Димкой под двойной березой на тишайшем погосте Огонькового кладбища. Прощались всем чародейским приказом, а потом, когда батюшка уже прочел отходную молитву и мы засыпали земляные холмики, Семен Аристархович выпустил к облакам целую горсть летучих навских звезд. Небо потемнело, как в полночь, и его расчертили искорки салюта. Если когда-нибудь я погибну, исполняя служебный долг, над моей могилой тоже взовьются в небо навские звезды. Потому что это красиво и правильно.

Жизнь и служба пошли своим чередом, потому что дела никогда не заканчиваются и, раскрыв одно преступление, нужно сразу приступать к раскрытию следующего. Мокошь-град – город большой, и татей всяческих в нем не переводится, хотя мы стараемся изо всех сил.

И вот спустя полтора месяца после описываемых событий я сидела на своем рабочем месте в приемной начальника чародейского приказа и, пользуясь свободной минуткой и тем, что никого из начальства на месте не было, сочиняла послание маменьке.

«…Эльдар Давидович жив и уже здоров, приветы тебе передает и сокрушается, что обручиться со мной не успел, потому что торжество у обер-полицмейстера нашими стараниями отменилось. Шутит, конечно. Представляю, с каким облегчением он на госпитальной койке проснулся. Некоторое время после болезни тих был и светел, будто за край жизни заглянул и все свои прежние ошибки осознал. Но теперь снова сыплет во все стороны своими «букашечками». Кажется, Софья Аристарховна дала ему окончательную отставку. Потому что шеф упоминал в разговоре, что сестра собирается наведаться в столицу, чтоб познакомить его с неким Кнутом, остерайхским профессором по боевой магии. Семен Аристархович предполагает, что предстоят официальные жениховства.

А еще, маменька, я о своей любви часто думаю. Ты писала, чтоб я как раз мыслями особо не увлекалась, чтоб все своим чередом шло, но у меня не получается. Я люблю. Это аксиома, не требующая доказательств, хотя и доказательств у меня предостаточно. Я хочу на него смотреть все время, слушать его голос, случайно соприкасаться, когда передаю ему какие-нибудь служебные документы. И дело, как выяснилось, не в особых шефовых чардейских феромонах, как я поначалу по наивности думала. Я ревную. Третьего дня приходила к нам хорошенькая барышня, на Лялино место устраиваться, так у меня даже голова разболелась, пока они с шефом в кабинете собеседовались. Хорошо еще, не подошла та барышня. Но завтра еще одной назначено. Рано или поздно в приказе появится еще одна женщина, и страдания мои станут каждодневными. Ревность – плохое чувство, я знаю. И я буду с ними бороться с обеими, и с ревностью, и с любовью. Жозефина, Матрена которая, мне сказала – я же тебе писала, что с шансонеткой-попутчицей сдружилась, пару раз уже вместе на мороженое в «Крем-глясе» захаживали? – что самый наилучший способ от любви избавиться – это другую любовь себе завести. Даже предлагала с приличным господином познакомить. Я отказалась. Потому что, во-первых, знакомство это предполагало, что я с Зориным ее в ответку сведу, а во-вторых, мужчины меня вообще интересуют мало. Все, кроме одного. А он явно ко мне охладел, даже на «ты» больше не называет. Эх, маменька, давай не будем больше о нем. Давай о чем-нибудь приятном.

Помнишь, я тебе сообщала, что Иван Иванович Зорин нашел мне чудесную комнатку под съем в особняке на благочинной Цветочной улице, за рекой через мост от нашего приказа? Комнатка оказалась целым апартаментом – спаленкой, кухонькой и даже крошечной смежной с кухней гостиной. Вход отдельный через сад, терраса. Так что если выдается свободная минутка, я могу посвятить ее разведению всяческой флоры. Хозяева особняка постоянно в столице не проживают, поэтому за спокойствие своих домашних вечеров я могу не опасаться.

Лукерья Павловна написала мне из деревни. С Гришкой у них все ладно, он посещает церковную школу, и учитель говорит, что при должном старании перескочит через класс уже в следующем году. Они завели хозяйство – кур и свиней, так что к Рождеству ожидается мною посылка с домашней бужениной.