Задремавший было Зорин заворочался в кресле.
– Разных волшебных созданий видеть приходилось, но так чтоб живую суфражистку – ни разу.
Голос у него был низкий, гулкий – настоящий бас, таким, наверное, хорошо оперные арии исполнять.
Я обиделась:
– А каких же видали, позвольте спросить? Дохлых?
– Но-но, барышня, – увалень улыбнулся. – Не в обиду будет сказано, да только все эти ваши… – он поискал слово, – эмансипе не от хорошей жизни этим занимаются. Женщина должна о доме думать, о муже, о детях, о хозяйстве.
– А если ей не хочется?
– Кому?
– Ну этой вашей абстрактной женщине. Если она работать хочет или политической деятельностью заниматься? Если у нее таланты в этих областях есть?
– Если нашей женщине дома и семьи мало, значит, мужик при ней завалящий!
Просторечный говорок собеседника меня не раздражал, меня бесили мысли, им высказываемые.
– Значит, по-вашему, целью существования любой женщины являются поиски хорошего мужа?
– Так и искать не нужно. Сам придет, сам найдет, сам замуж позовет.
– Вы знаете соотношение мужчин и женщин детородного возраста в Берендийской империи?
– А это-то тут при чем?
– Вы знаете о количестве бытовых ссор, ведущих к насилию, о вопиющих случаях супружеского смертоубийства? Вы знаете, что если какой-нибудь мужик в волости свою жену до смерти в запале прибьет, ему грозит денежный штраф, а если женщина своего супруга – она пожизненно пойдет на каторгу?!
– Так что же делать?
– Дать мужчинам и женщинам одинаковые права, одинаковую ответственность перед законом. Разрешить женщинам участвовать во всех возможных выборах и пересмотреть законы владения имуществом!
Зорин махнул рукой, то ли признавая поражение, то ли не желая продолжения дискуссии. Мамаев зааплодировал:
– Браво, Евангелина Романовна, шах и мат.