Мне хотелось сделать себе ещё хуже. Умереть. Исчезнуть. Но сначала я позвонил самому страшному человеку в своей жизни, больнее чем он мне не сделает никто.
– Винсент, ты на часы смотрел? Какого дьявола звонишь в такое время? Или кто-то умер?..
Я рассмеялся. Страшно, безумно, надрывно, а затем зарыдал, не в силах ничего ответить. Пусть он приедет и изобьет меня до полусмерти. Он умеет, и сейчас мне это нужно как никогда.
Мне нужен мой чудовищный отец.
– Убей меня, папа. Убей меня, прошу! Я хочу сдохнуть!
Мгновения тянулись бесконечно, я прижимал к себе Нану, а когда услышал на улице сирены скорой помощи, то превратился в дикого зверя. Рычал на врачей, оскорблял, велел убираться к чертям.
Только появление Говарда Вестерхольта заставило послушаться. Вдруг он случайно заденет Нану, когда будет меня убивать. Так нельзя. Нельзя. Нельзя.
– Винсент, приди в себя.
Тряс меня за плечи. А я хотел, чтобы он бросил меня через всю комнату об стену. Я умолял.
Приехала Виви. Марко, даже Ласло приперся. Их лица расплывались перед глазами.
Полиция. Меня вели куда-то, задавали вопросы. Станиславус велел молчать после того, как я трижды повторил, что убил Нану. Кинулся на кого-то из законников, и меня всё-таки бросили за решётку.
– Для его же блага, – сказал отец. – Пусть придёт в себя. Только ремень у него заберите. А лучше руки ему свяжите, пока он их на себя не наложил.
Чёрт. Предусмотрительный у меня отец. Стал заботливым, когда от него требовалось превратиться в ту мразь из моего детства.
Утром пришёл герр Адель. Иззучалменя несчастными и понимающими глазами. Жалел. Я убил его дочь. Сначала трахнул, а потом она ушла в делирий. Может быть, хотя бы свернёт мне шею. Подался вперёд.
Но он успокаивал меня. Он! Безутешный отец, потерявший единственную дочь.
Я НЕ ЗАСЛУЖИЛ ИХ ДОБРОТЫ!
Следующие несколько недель меня держали в клинике для душевнобольных. Пичкали таблетками. Беседовали. Много говорили о ценности жизни, и чего бы хотела моя Нана.
К выписке я пришёл лишь к мысли, что смерти я попросту не заслужил. Вся эта боль должна остаться при мне навечно. Буду жить ради боли. Потому что это всё, что осталось от моей любви к Нане.
Въехал в ту самую квартиру, которую снял для нас. Мебель купить я ещё не успел. Притащил со свалки старый матрас с грязными разводами и оборудовал себе место для сна. Как собака сворачивался калачиком и мечтал на самом деле оскотиниться и превратиться в животное. И меня прекрасно это получилось.
Отчислился из академии. Амадеус пытался достучаться до меня. Пихал мне в руки смятый листок. Там было то, что я написал на спор, когда нас с Наной наказали за поджог сцены. Завыл как сбитая машиной псина, когда прочитал свои наивные строчки.
– Ты ублюдок, герр Циммерман, – сказал ему это в лицо. — Ты сломал её первый. Вы все. Эксперимент поставили. Не пускали к ней. Копались в голове. Я бы справился, я бы... я бы...
Принялся громить его кабинет и бить старые коллекционные пластинки. Амадеус не мешал, и мне быстро стало скучно.
Даже не сказал мне ничего, но и я облегчения не почувствовал, когда часть вины с себя снял.