Так и оставалось бы, если бы Силвейн все не испортил.
Куланн поцокал языком.
– Два серьезнейших нарушения за один день, сынок. Ты сам выставил их напоказ. Иди в свою комнату и начинай собирать вещи. Эту ночь переночуешь в академии, а завтра утром съедешь в гостиницу в Вайле. Когда вернется ректор, к тебе отправят посыльного, чтобы ты мог получить необходимые документы. В остальное время тебе здесь будут не рады. А теперь подними перчатку и спрячь, пока не случилось ничего похуже отчисления.
– Подождите! – Хит сдавленно застонал. – Вы же только исполняющий обязанности ректора! Что, если он примет другое решение?
Старый вояка зыркнул на него.
– Мне жаль, малец. С учетом того, что это не первый проступок твоего брата, двух вариантов решения этой проблемы быть не может. Правила едины для всех. Когда Освальт вернется, он может подобрать другие слова, но итог будет тот же самый – отчисление. – Он повысил голос, чтобы следующая фраза разнеслась на весь двор. – И так будет с каждым, кто нарушает правила, независимо от того, какой статус у вас за стенами академии и сколько денег у ваших родителей!
В лицо Мэйлиру словно плеснули кипятка.
– То есть вот как здесь понимают справедливость? Вы вышвырнете меня, потому что я сказал правду, и оставите работать человека, который растлевает девиц и водит их за нос?
– Не перекручивай факты! – рубанул ладонью Куланн. – «Правду», которую ты нам тут выдаешь, еще нужно доказать. Ни одной растленной девицы я рядом не вижу, зато вижу юнца, обиженного на соперника по романтическому интересу.
– Да все он врет! – внезапно крикнули откуда-то сзади. – Лорна ему отказала небось, вот он и ищет, на ком сорваться!
– Я! Говорю! Правду! – громко и четко, выделяя каждое слово, произнес Мэйлир. – Клянусь перед Хеденом и Энедой! И объявляю, что лорд Тарен Силвейн – трус, совратитель и лжец! Пусть примет мой вызов, поднимет перчатку и кровью сотрет мое обвинение!
– Хеденовы волосатые яйца, сынок, да он же тебя на котлеты порубит! – ругнулся Куланн, не смущаясь присутствия девушек вокруг. Поморщился, словно ему под нос сунули эти самые яйца, и совсем уже тихо пробормотал: – Ну какое паскудство…
Его расстройство было понятным. Он попытался уладить ситуацию, как умел, но лучше не стало, только хуже. Теперь все зависело от Силвейна – будет он принимать вызов или нет.
А тот смотрел на черную перчатку у своих ног и ничего не говорил, нагнетая напряжение.
– Этим утром, – начал он не спеша, словно бы задумчиво, – я действительно спускался в Вайль, чтобы отправить пару писем. Пешком. Ни в какие кареты по пути не залезал – слава богам, свои ноги пока не отсохли. Подтвердить это, разумеется, никто не может. Знал бы, что меня будут обвинять в чем-то подобном, взял бы сопровождение. Леди Лорну я не видел уже… Кажется, мы последний раз встречались дней десять назад, когда бургомистр пригласил к себе ректора, чтобы обсудить праздник на День Хедена. Самое смешное, Мэйлир, что с этой леди у меня ничего нет, не было и не будет, и именно по этой причине я старательно избегаю ее общества. Не знаю, кого и что ты там видел, да и видел ли вообще, а не выдумал. Твоя беда в том, что ты не ограничился этим, а принялся поливать грязью людей, которые этого не заслуживают. И этим ты только что…
Силвейн вдруг замолчал, вскинул голову и посмотрел в лицо Мэйлиру. В синих глазах преподавателя уже не плясало пламя. Там полыхал пожар.
– …убил сам себя, – закончил Силвейн мертвенным тоном и потянулся к перчатке.
«Бух! Бух!» – застучало в моих ушах сердце.
Говорят, у людей перед смертью перед глазами за миг пролетает вся жизнь. А у меня пролетели картины того, что случится, если попечитель закончит свое движение и поднимет демонову перчатку.
Наши занятия прекратятся. Мне больше не у кого будет просить помощи, если что-то случится. Никто не спасет меня, если у Забавы в ее куриной голове опять что-то помутится и она на меня нападет. Не будет ни этих волшебных синих глаз, ни обаятельной улыбки, ни добрых шуточек, ни крепкой ладони, поддерживающей меня во время подъема на вторую вершину…