Смерть по частям

Неизвестно, один был преступник или нет. По характеру избиения непонятно: десять ударов по голове тупым предметом мог нанести и один человек, и несколько.

Найдена шумная компания, пьяными криками наводившая страх на всю округу, их непричастность к преступлению доказана. Парень, которого компания встретила на улице — это Сергей Варёнов, проживающий по улице Садовой, он ждал свою девушку.

Выявлен водитель и пассажиры автобуса, на котором ехала Надежда. Один из пассажиров, знавший потерпевшую, вспомнил, что на «Заявочной» они вышли втроём: был ещё какой-то парень, который сидел в хвосте автобуса, и в лицо его никто не запомнил. Пошли в разные стороны, а куда пошёл третий — не заметил.

На седьмые сутки Надежда Медведева скончалась, не приходя в сознание.

ГЛАВА 4. ПОПЫТКА ПОРТРЕТА. ЮНОСТЬ

«Девушка, выгляните в окно: яблоня осыпалась», — звонкий юношеский голос будит обитательниц отделения. «Иди, опять твой», — смеются женщины. В соседних палатах к стёклам прилипают любопытные лица: в больнице каждая мелочь — событие, а тут… Но для седьмой палаты голос и проделки юноши давно привычны, а фантазии ему, действительно, не занимать: откуда только и берётся? Наташа ловко спрыгивает с кровати, где она, подтянув под себя колени, читала жуткий детектив, и выглядывает в окно: прямо на асфальте краснеют яблоки. «Откуда?», — вопрошает она одним взглядом. Он поднимает глаза вверх, смеётся: «Яблоня осыпалась». Она следит за его взглядом, поднимает голову: над асфальтом шелестит листвой огромный тополь, а над тополем плывут тяжёлые облака, обрамлённые тёмными полосками — к дождю. Но дождь польётся только под вечер. Простучав по серой плоти асфальта, он оставит зеркальные лужи, в них утром будут купаться воробьи, провоцируя больничного кота Ваську, который всё же изловчится, прыгнет, потерпит фиаско и с позором возвратится восвояси.

…А через три дня после выписки из больницы Сергей придёт домой к Наташе, где его все любят и считают почти своим, и они до полуночи будут целоваться у подъезда, вызывая негодование у некоторых соседей. Но им будет всё равно, что о них скажут. Они будут смотреть на небо, придумывать названия звёздам и считать, что так будет всегда.

После окончания восьми классов Серёжка поступил в горное училище. Причин тому было множество: профессия для настоящего мужчины, в перспективе — постоянный достаток в семье, да и из города уезжать не хотелось — при доме-то спокойнее. И зачем искать счастье где-то, если оно рядом: звонкоголосое, хрупкое, с огромными серо-голубыми глазами. Поезжай хоть на край света — такое не сыщешь. Серёжке было уже семнадцать. Говорили, что они с Наташей чем-то похожи. А в них действительно было сходство, как похожи друг на друга все влюблённые Земли, как похоже пение одного соловья на пение другого, как похожи друг на друга далёкие звёзды. Серёжке казалось, что нет на свете ничего прочнее, чем их любовь. Наташа была чуть сдержаннее, на пылкие Серёжкины излияния отвечала уклончиво или смеялась: о чём серьёзном можно говорить в таком возрасте (она была чуть младше)? И хотя обещала дождаться его из армии, но где-то в глубине души и сама этому не очень-то верила. А Серёжка верил и даже строил планы их последующей совместной жизни.

Однажды в порыве откровения он поделился было своими планами с отцом. Тот посмотрел на Серёжку с таким недоумение и презрением, что парню стало стыдно и страшно: «Думаешь, эта вертихвостка дождётся тебя из армии? Держи карман шире! Это только в книжках про любовь красиво пишут, а в жизни… Да пока ты там будешь, она тут со всеми… Нашёл кому верить — бабе: да им от мужиков только деньги да ещё кое-что подавай!». Такого поворота Серёжка не ожидал. Отец мгновенно стал каким-то чужим и непонятным человеком, а с Серёжкиных глаз словно спала пелена: он взглянул на жизнь отца с матерью совсем другими, взрослыми глазами. Вспомнил, как ещё совсем маленьким бегал к матери в больницу, ведь это тогда её… отец, а сказали, что упала с крыльца. Через несколько дней после того разговора Серёжка подошёл к отцу, прямо глядя ему в глаза, и сказал: «Слушай-ка, если ты ещё хоть раз мать тронешь…» «Дурак ты, — снисходительно проронил отец, — а с дураком разговаривать — время попусту терять». С тех пор отношения между ними так и не наладились…

Годы учёбы летели незаметно, не оставляя следа ни в душе, ни в памяти. Да и сам он был в то время настолько незаметен, что, когда по прошествии нескольких лет зайдёт о нем разговор среди учителей, никто ничего особенного и не вспомнит: обычный, учился средне, ничем не выделялся, не пропускал занятия да и друзей вроде не имел. Хотя были друзья, но все какие-то временные, с которыми можно вместе сбегать в столовую, в кино, мяч попинать, а вот поговорить по душам… Да и бог с ними, у него была Наташка, с которой он мог и говорить обо всём, и молчать обо всём. Поговорить о том, как она будет дожидаться его из армии, о временах, когда он вернётся, и они снова будут вместе, а помолчать о том, что так тревожило его душу, то есть опять о том же: как она будет ждать его из армии, как он вернётся…

И вот этот день наступил. Она провожала его от военкомата, а когда Серёжка сел в автобус, бежала по асфальту мимо Дворца культуры и всё махала ему рукой. А когда автобус скрылся за мостом, Наташа заревела так, что подошла Серёжкина мать и еле её успокоила, а, успокоив, сказала: «Заходи хоть иногда, Наташенька». Но визита предполагаемой снохи так и не дождалась…

А ещё через год написали Серёжке в армию, что она с другим. Сначала появилось острое желание покончить с собой, благо оружие рядом, потом — рвануть домой (служил он недалеко, в Омске) и самому во всём разобраться. Но ни тот, ни другой варианты не подходили, а потому пришлось Серёжке сжаться, собрать чувства в кулак и отслужить положенное. Повзрослевший, раздавшийся в плечах, на которых желтели широкие полоски старшего сержанта, возвращался Серёжка домой. Встретили его дома мать с отцом (сестра Галя уже жила в соседнем городе, имела свою семью) тихо, по-семейному. Больше всего на свете боялся Серёжка язвительности отца: «Ну и что, дождалась тебя эта вертихвостка (хорошо, если грубее слова не подыщет)?». Но отец молчал, чувствовал, что и так нелегко сыну.

Время, как известно, залечивает всё. Вроде и эту рану залечило, во всяком случае, внешне. Ну, а что внутри было — тайна необъяснимая: заглянешь ли в чужую душу? Стал Серёжка угрюмым, неразговорчивым, как говорят, себе на уме. И это, вроде бы, тоже время вылечило. Познакомился с Маринкой с соседней улицы. Мать Маринки нахвалиться другом дочери не могла: умный, вежливый, и дверь перед тобой откроет, и сумки поднесёт, да и с цветами каждый день — где это в наше время видано? Внешность — лучшего и желать не надо. Нет-нет, да и о свадьбе подумывалось: ну чем не пара?

Но дружба эта, начавшаяся так хорошо, закончилась мгновенно и непонятно: перестал Серёжка приходить в гости, а на вопрос матери, что случилось, Маринка ответила: «Не хочу я его видеть и дружить с ним: противный он, ревнивый». Ни в какой из Серёжкиных характеристик такие слова не встречались. А по армейской характеристике выходило, что не было солдата авторитетнее, смелее, быстрее и смекалистее. И не ведало армейское начальство, что, демобилизовавшись, поехал Серёжка в свой небольшой сибирский городок с целым арсеналом: и патроны, и лимонки, и даже детали автомата примостились среди его нехитрой солдатской амуниции. Знали бы — другую дали бы характеристику…

ГЛАВА 5. «НАЛЕВО ПОЙДЁШЬ…»

…Стоял обычный июньский вечер, по городу шли автобусы, переполненные гражданами, уставшими после рабочей смены и мечтающими добраться до дома, чтобы, сделав короткую передышку, заняться опять же делами, только домашними.

Ближе к ночи небо покрылось тучами, периодически являя взору землян далёкие, сбившиеся в кучу созвездия. А к утру небо разразится дождём, и когда в горотделе милиции раздастся очередной звонок с трагическим известием, группа оперов будет шлёпать по лужам, ругая и проклиная неведомого и неуловимого убийцу.

А пока он идёт по вечернему городу, вспоминая ушедший день, как вереницу привычных, так похожих друг на друга событий.

На работе всё как всегда. Правда, когда в забое пропылённые, уработанные мужики присели перекусить, один из них, развернув «тормозок», всё же ковырнул нашумевшую тему: «Вчера соседскую девчонку какой-то гад пытался изнасиловать. Говорят, в городе шайка завелась: убивают, насилуют, чтоб у них руки отсохли да ещё что-нибудь…» «Да ну, какая шайка — это всё я», — шутливым тоном влился в общий разговор он. «Сиди уж, ты и мухи не обидишь, какой из тебя убийца», — рассмеялись мужики.

А он вспомнил вчерашнюю девчонку-акселератку, эмансипе, разукрашенную, как китайский болванчик. Сначала она шутила, остроумно парировала, а потом, когда дошло до дела, такой вой подняла, что срочно пришлось ретироваться. Да ну её — не первая, не последняя.