Смерть никогда не стареет

Легкий румянец Благовещенской превратился в насыщенно-густой. Я понял, что к Валентину Чекулаеву женщина-доцент относится несколько иначе, нежели, к примеру, к доценту Довженкову или профессору Мокееву.

– Вы знаете, я с ним немного знаком, – без нажима и подчеркиваний сказал я. – Недавно приходил к Валентину Георгиевичу брать интервью по поводу его нового романа-бестселлера «Стонущие в шиповнике». Тогда мы с ним и познакомились.

– А жену его вы видели? – спросила Анна Витальевна и как-то демонстративно посмотрела в сторону, будто увидела эту самую жену и испытала несказанное отвращение.

– Видел, – ответил я, несколько удивленный таким вопросом и реакцией Анны Витальевны на свою собственную фразу. – И даже имел честь немного побеседовать с ней, пока хозяина не было дома.

– Честь? – Женщина-доцент натурально фыркнула. – У этой девицы нет ни совести, ни чести.

Слово «девицы» было произнесено с такой ненавистью и презрением, что это меня несказанно заинтересовало. Да и сама фраза была весьма занимательной и толкающей к развитию затронутой темы.

– Что так? – осторожно спросил я, придав голосу как можно более непринужденную тональность.

– А как иначе можно относиться к человеку, буквально женившему на себе перспективного ученого и писателя? – Теперь глаза Анны Витальевны смотрели на меня и, кажется, искали не только понимания, но и сочувствия. – Она ведь с первого курса натурально не давала Валентину Георгиевичу прохода. А он в то время был еще женат…

– Позвольте, – я не сразу понял смысл сказанного женщиной-доцентом. – Они же, насколько мне известно, поженились два года назад, когда Чекулаев был уже год как вдовец.

– Да, – промолвила Анна Витальевна, – держался Валентин Георгиевич долго. И ей не сразу удалось захомутать его. Но мужчины, увы… – Благовещенская снова взглянула на меня, – существа слабые. И перед молоденькими женщинами, как правило, устоять им бывает очень трудно. Особенно перед женщинами с таким напором и наглостью, какие были у этой Жанны. И Валентин Георгиевич, увы, не является исключением…

Вот так, господа. Пришел я сюда, чтобы разузнать о связи Вики с Чекулаевым, а выяснилось, что Вика тут ни при чем и что она все-таки не врала, когда говорила мне о том, что ничего не знала о заложенной в «дипломате» бомбе. Ее, выходит, и правда этот отставной опер Коломийцев использовал втемную. А вот с Жанной связь у Валентина Георгиевича была уже тогда, когда он был еще женат. Получается, что и Валентин Георгиевич, и Жанна врали мне, когда говорили, что познакомились через год после гибели Анны Чекулаевой. А вот почему они врали? Не потому ли, что оба замешаны в ее смерти?

– Вы так тепло говорите о Валентине Георгиевиче, – осторожно произнес я. – Переживаете за него…

– Он просто хороший человек, а она… – Благовещенская замолчала, недоговорив. Очевидно, она не нашла подходящего определения для Жанны. Или нашла, но постеснялась озвучить…

– Вы меня буквально заинтриговали, – еще осторожнее сказал я. – И у меня возникло желание еще раз переговорить с Валентином Георгиевичем. Простите, у вас есть его сотовый телефон? – мягко спросил я. – А то при нашей последней встрече с ним я забыл его попросить дать мне его. Ведь нам еще предстоят съемки, – уже беззастенчиво врал я.

– Мы обычно не сообщаем посторонним людям телефоны наших сотрудников, – не очень твердо ответила Анна Витальевна.

– Ну какой же я посторонний, – улыбнулся я. – Я, как вам уже сказал, тележурналист одной из ведущих московских телекомпаний. К тому же немного знаком с Валентином Георгиевичем, встречался с ним недавно, беседовал… Просто, когда мы с ним встречались, я забыл попросить у него номер его сотового телефона…

– Ладно, записывайте, – Благовещенская не стала заглядывать в бумаги со списком сотрудников кафедры и их телефонами и назвала номер телефона Валентина Георгиевича по памяти.

– Спасибо, – поблагодарил я женщину-доцента, внеся номер сотового Чекулаева в свою телефонную книжку. – Так вы утверждаете, что Жанна и Валентин Георгиевич были знакомы уже тогда, когда Жанна училась на первом курсе? – переспросил я для пущей уверенности.

– Я же говорю, – почти сердито посмотрела на меня Анна Витальевна, – она начала обхаживать его сразу, как поступила в университет. Проходу ему не давала: поджидала его после лекций и около университетского корпуса, сюда приходила, на кафедру, подстраивала как бы случайные встречи на улице. А как жену Валентина Георгиевича убили, то путь к его сердцу оказался открыт. Чего, конечно, не упустила Жанна. И через год после убийства супруги Валентина Георгиевича Жанна женила его на себе. И теперь вертит им как хочет. Заставляет его писать эти романы вместо того, чтобы заниматься наукой. А что, – произнесла с сарказмом женщина-доцент, – быть женой профессора да еще и писателя, известного всей стране, очень престижно. Это значит, что, имея такого мужа, она тоже собой что-то представляет. Ну, так ей хочется думать. Но на самом-то деле она пустая и эгоистичная женщина, каких сегодня пруд пруди. – Анна Витальевна вдруг серьезно посмотрела мне прямо в глаза: – Может, это она и подстроила смерть супруги Валентина Георгиевича. По крайней мере, я такого не исключаю…

– Вы и вправду так думаете? – быстро спросил я, впившись взглядом в лицо женщины-доцента Благовещенской.