Оставшись в одиночестве, Кочетков осмотрел дверь.
Раскурочили ее на славу: ригели и автоматические выкидные порожки были срезаны, так что придется заказать новую. И это шестая степень защиты! Он прикрыл изуродованную дверь, потом вытащил из сумки картину в золоченой раме, сорвал с нее плотную шуршащую бумагу и в сердцах швырнул в корзину. Некоторое время Константин Степанович держал картину в руках, рассматривая отрубленную голову, лежащую на блюде. Выглядела она неправдоподобно реалистично. Тонкие девичьи черты со светлой кожей смотрелись невероятным контрастом в сравнении с застывшей и потемневшей плотью, обезображенной смертью. Настоящее торжество добра над злыми силами. Нахмурившись, он подумал о том, что в ближайшие дни его собственная голова может оказаться на таком же блюде. Правда, не серебряном…
Весьма символично!
Повесив картину на прежнее место, полковник поднял трубку и бодро произнес:
– Валерий Тимофеевич!
– Он самый, с кем имею честь общаться? – прозвучал сухой ответ.
– Это Кочетков тебя беспокоит.
– А-а, Константин Степанович, – отозвался радушный басок. – Чем могу быть полезен?
– В твоем ведомстве Владимиров?
– Это Елисеич, что ли? Вор в законе?
– Он самый.
– Не переживай, сидит, как миленький. Или ты его прессануть хочешь? По полной? Можем попробовать.
– Как раз наоборот… Мы тут разобрались с этим делом. У меня к нему претензий не имеется. Его надо выпускать.
– Это за хорошее поведение, что ли? – хмыкнул Валерий Тимофеевич. – Так он поведением не блещет. Мне тут передали перехваченную «маляву», он народ к бунту подбивает.
– А что такое?
– Я одного оборванца в карцер посадил, так он посчитал, что это по беспределу! Того и гляди, мне все СИЗО разморозят, проучить я его хотел.
– В общем так, Валерий Тимофеевич. Отпускай его на все четыре стороны! И не прессуй! А бумаги я тебе подготовлю в ближайший час. Да и тебе поспокойнее будет, на одну головную боль станет меньше.
– Значит, дело до суда не будешь доводить?
– Не буду. Не тот случай.
– Добро. Договорились.