Казнь Шерлока Холмса

– Только то, что бедолага превратил свой желудок в аптекарскую свалку, – ответил я. – Но для того чтобы свести счеты с жизнью, хлороформа он принял недостаточно.

– Идите сюда, – скомандовал мой друг. – По-моему, сейчас выяснятся прелюбопытные факты о профессоре Чемберлене. Открыть бюро мне ничего не стоило: Герни попросту оставил ключик от верхней крышки под листом бумаги в нижнем выдвижном ящике. Я всегда говорил, что люди, запирающие свои документы и ценные вещи, не столько защищают себя от воров, которых такая предосторожность не остановит, сколько рискуют потерять ключ или забыть, куда они его положили. Наш парапсихолог, как оказалось, сокровищ здесь не держит, однако я обнаружил интереснейшую корреспонденцию.

Крышка конторки была откинута и поддерживалась двумя лапками, которые выдвинул Холмс. Посреди гостиной, на столе, лежал узкий длинный ящичек из кедрового дерева с письмами, расставленными по дням получения. Со свойственным ему педантизмом, их ученый адресат приколол к каждому посланию конверт, на котором карандашом надписал дату. Холмс вынул одно письмо, поставил ящичек в бюро и закрыл крышку, не заперев ее на ключ. Столь вольное обращение с личными вещами обитателя апартаментов внушило мне некоторую тревогу, но заговорить я не успел. Мой друг меня опередил:

– Так нужно, Ватсон. Если я не ошибаюсь, в этих бумагах заключены подробности довольно темной истории. И какой же педант наш мистер Герни! Хранит всю корреспонденцию, причем в хронологическом порядке. Вот, например, послания, которые он получил в последние недели, уже в Брайтоне. Вспоминая о письмах, что ожидают ответа, приколотых складным ножом к каминной доске на Бейкер-стрит, я чувствую, насколько несовершенна моя жизнь. Посмотрите-ка сюда.

Холмс положил передо мной конверт с отпечатанным на машинке адресом: «Мистеру Эдмунду Герни, эсквайру, отель „Роял Альбион“, Брайтон». Это письмо было отправлено, судя по штемпелю, несколько дней назад и пришло, согласно карандашной пометке, на следующие сутки.

– Вы находите здесь что-то особенное?

– Взгляните вот на это.

Холмс показал мне другое машинописное письмо, посланное, как и предыдущее, по почте и доставленное мистеру Герни днем позже. Оно было подписано профессором Джошуа Д. Чемберленом, проживающим на Марин-Парейд, Брайтон. Не дожидаясь от сыщика дальнейших приглашений, я взял листок и прочел:

Многоуважаемый мистер Герни!

Я благодарен Вам за великодушное письмо и безмерно рад тому, что разногласия между нами устранены. Как я теперь понимаю, все они происходили из простого недоразумения, за что я виню одного себя. Мне следовало заблаговременно Вам объяснить, что моя деятельность, хотя и затрагивающая сферу Ваших ученых изысканий, не претендует на большее, нежели развлечение, – подобно представлениям братьев Дэвенпорт или Джона Невила Маскелина в Египетском зале Лондона и на других аренах.{14} Вы же являетесь уважаемым ученым и всерьез исследуете такие феномены, как ясновидение и призраки живых. Я в самом деле полагаю, что мадам Эльвира наделена выдающимися способностями в указанной области спиритизма. Но мои слова нанесли Вам обиду, о чем я искренне сожалею.

Буду чрезвычайно польщен, если теперь мы станем союзниками, а не противниками. Почту за величайшую честь совершить вместе с Вами, как Вы изволили предложить, турне по восточным городам Соединенных Штатов. Вероятно, нам следует обсудить, станем ли мы выступать вместе или же по отдельности: я – как артист, Вы – как истинный ученый и просветитель. Полагаю, что Ваша книга «Призраки живых» вызовет в Америке глубочайший интерес и Вы получите там такое признание, какого, возможно, не видели на родине. Как Вам известно, моя совместная работа с мадам Эльвирой в области популяризации знаний о сверхъестественном была без нашего ведома и согласия выдвинута на соискание премии Филадельфийского мистического общества. Мы будем счастливы, если нам удастся отказаться от этой чести в Вашу пользу.

Примите сердечный привет и наилучшие пожелания от моей помощницы.

Я поглядел на Холмса:

– Престранное послание! Невзирая на то, что в нем сказано, вчера вечером «профессор» по-прежнему изумлял публику своим «магическим даром»!

– Да-да, – нетерпеливо ответил мой друг. – Но я не просил вас читать это. Просто посмотрите на текст письма и на конверт.

Мне ничего не бросилось в глаза. Даты на штемпеле и внизу страницы совпадали. Как следовало из карандашной отметки, Герни получил послание несколько дней назад.

– Машинопись, Ватсон! Я начинаю подумывать о монографии «Пишущая машинка и преступление». У меня накопились кое-какие наблюдения в этой области.

Читатель, знакомый с нашими приключениями, вероятно, помнит, что печатная машинка попала в число тех изобретений, которые привлекли к себе живейшее внимание моего друга. Он был убежден, что у каждого такого устройства, как и у человека, есть свой почерк.

Детектив вынул из кармана увеличительное стекло и подал его мне. Я принялся изучать черные буквы.

– Если бы эти строки, Ватсон, были отпечатаны в типографии, все литеры выстраивались бы четко, по линейке. Но нельзя не заметить, что наш «профессор» пользовался рычажно-сегментной машинкой. Принцип ее действия заключается в нанесении символов на бумагу с помощью тонких рычагов, оканчивающихся колодками со строчными и прописными буквами. Они расположены полукругом над красящей лентой. При нажатии той или иной клавиши соответствующая лапка опускается, ударяясь о ленту, а затем наносит букву или знак на лист.