Статист

Договорить помешал стук в дверь.

— Войди, Даша! — крикнула хозяйка кабинета и тихо пояснила Роману: — Это мой секретарь.

— Людмила Леонидовна, к вам посетитель просится, — сказала вошедшая девушка в строгом брючном костюме и больших, в пол-лица, очках.

— Запиши его на приём на завтра часам к десяти. Сегодня я уже не принимаю. Меня ни для кого нет. Проследи, чтобы не беспокоили. Всё, иди, занимайся.

Когда Даша вышла, Криницын не замедлил отметить:

— Ого! У тебя тоже чувствуется тон начальника. В таком амплуа я тебя вижу впервые.

— А что ты хотел? Я и есть тут начальник.

— А я хотел проситься к тебе на работу, после того как твой Гриневский меня выгонит. Теперь крепко подумаю.

— Не выгонит, — уверенно произнесла Людмила. — Ты ему жизнь спас. И не только ему. Я как вспомню того урода, который наводил пистолет то на Давида, то на меня, так всё холодеет внутри. Ему просто нравилось издеваться над нами. Никогда не забуду его сатанинскую улыбку и безумное веселье в глазах. Этого маньяка явно забавлял наш страх. Если бы не ты…

— Да ладно тебе! Нашла что вспомнить. Забудь.

— И рада бы, да разве такое забудешь? Налей ещё вина. Я хочу выпить за тебя. Бог послал тебя мне не случайно. Я знаю, если бы ты выбрал другую профессию, то был бы хорошим мужем, мы бы никогда не расстались и жили счастливо. Но так уж получилось. Может, судьба виновата, может, я. Не перебивай, пожалуйста! — женщина приложила ладонь к губам бывшего супруга, который готов был возразить ей. — Когда мы ещё поговорим на эту тему? Хочу тебе признаться: чувство вины не покидало меня никогда. Я ходила в церковь каяться, а надо было каяться перед тобой. Может, тогда бы стало легче. Ты бы понял меня, простил.

Роман поцеловал ладонь Людмилы, нежно отстранил от своих губ и произнёс:

— Я тебя прекрасно понимаю, а прощать мне тебя не за что. Ты ни в чём не виновата. Я благодарен тебе за то, что, пока я бегал по горам и пустыням, ты присматривала за мамой и ждала меня, сколько могла. Если бы меня не погнали со службы, то я бы до сих пор где-нибудь воевал. Горячих точек на мой век хватило бы. Тебе зачем такая судьба не жены и не вдовы? Нет, ты поступила справедливо по отношению к нам обоим, и тебе незачем каяться ни перед Богом, ни перед людьми. Уж если кому и каяться, то это мне. На рабе божием Романе грехов, как на собаке блох. Жалко — не верующий я. А может, время ещё не пришло.

Криницын снова наполнил бокалы и продолжил:

— Нет, всё-таки действительно прекрасное вино! Вроде не пьянит, а голову просветляет. Дай Бог здоровья дедушке Шалико и счастья семье Тамаза! Пьём до дна — у грузин так полагается.

Людмила не возражала. Осушив бокал, она подставила его для новой порции со словами:

— Растравил ты мне душу. Так и хочется сегодня напиться.

— И я готов тебя в этом поддержать, — весело заявил Роман, протянув руку к бутылке. — А давай будем говорить только о хорошем. Ведь было у нас и хорошее? Пусть мало и недолго, но было! Воспоминания о нём, как и твои письма, согревали меня там, далеко от дома, среди чужих людей. Может быть, я потому и выжил, что помнил только хорошее. Это была сильная мотивация. У кого её не было — раскисали и погибали. Ты мне часто снилась. Всегда ощущал тебя рядом. У моего напарника не было любимой женщины, и это его погубило. Он стал искать утешение в насилии. Мне это было противно. Я слегка подстрелил его. Нас обоих попёрли из армии. Мы ещё легко отделались. Я никогда тебе не рассказывал об этом, да и случая такого не было. Теперь вот прорвало на исповедь, и я рад, что могу тебе всё это рассказать. Мне ведь по душам поговорить не с кем. А хочется. Последние несколько лет я не жил. Происходило много чего, но это не жизнь. Потому что потерялся смысл. Мама умерла, ты ушла. Правда, я сдружился с Костей и помирился с отцом. Это, конечно, здорово. Но у них своя жизнь, а вокруг меня только проблемы. У них переживаний и за Костю выше крыши из-за его опасной работы. Меня там только не хватало. Ты не подумай, что я плачусь тебе в жилетку…

— Я так не думаю. Ты сильный, но очень одинокий. Только почему раньше ты со мной не разговаривал так, как сейчас? Мне, может быть, тоже не хватало откровенных разговоров с тобой. Ты то в госпитале, то где-то воюешь. Последний раз, когда ты лежал в госпитале, я в душе надеялась, что тебя комиссуют. Был такой грех. Думала, что тогда у нас жизнь наладится. А ты даже от положенного отпуска отказался и помчался на проклятую войну. Вот тогда-то и закралась мысль, что я у тебя нахожусь на задворках души. Быть третьей, пятой, десятой меня не устраивало. Как ты мог этого не понимать, знаток женской психологии и вин?

— Дурак потому что! Считал себя лучшим и незаменимым, что без меня ребята не обойдутся, а жена никуда не денется. И понял, что незаменимых нет, когда очутился на гражданке: в подразделении новые снайперы, а у жены новый муж. И все прекрасно справляются со своими обязанностями. Ну? Не дурак ли я?