Статист

— Ну ты и наглец, Гаршин! Да на твоём месте любой бы прыгал от счастья. А ты носом крутишь: «Надо подумать». Или тебе нравится за другими хвосты заносить?

— А что, вы правы, Иван Корнеевич. Пожалуй, я соглашусь.

— Правильно соображаешь, капитан! Теперь соображай ещё правильнее. На этой должности мне чужой человек не нужен. Поэтому, если согласишься войти в мою команду, считай вопрос решённым.

— А разве я ещё не в вашей команде?

— Отдел и команда — понятия разные. Мне нужен преданный и надёжный человек во главе убойного отдела, для которого моё слово — закон.

— До сих пор я считал, что Закон — это нечто другое, чем слово твоего начальника.

— Только не строй из себя законника. Мне и придурковатого Воронова хватает. Думаешь, почему он в сорок два года в капитанах ходит? Потому что идиот! Никогда не отступает от буквы закона даже тогда, когда точно знает, что перед ним преступник. Ни надавить не может, ни подтасовать. Потому-то у него больше всех висяков. Когда я работал следователем, у меня не было ни одного глухаря. В результате, несмотря на то, что я у него в своё время проходил стажировку, я — подполковник, а он всё ещё капитан. И, как пел Высоцкий, никогда не станет майором. Понимаешь, о чём я?

— Я-то понимаю, — с тяжёлым вздохом ответил Константин. — Но поймут ли вас те, кто отсидел ни за что?

— Не хочу показаться банальным, но повторю слова Жеглова: «Наказания без вины не бывает». Не сумел доказать свою невиновность, значит, виноват. Свои проблемы решай сам. А моя проблема найти виновного, я его нашёл. Как и что — другой вопрос, главное, нашёл.

— Странно, мы с вами заканчивали одно учебное заведение, хотя и в разное время, даже учителя в большинстве своём были одни и те же. Но у меня складывается впечатление, что вы проходили обучение по какой-то другой программе.

— Вижу, не получается у нас разговор. Жаль. Я протянул тебе руку дружбы, сделал хорошее предложение, а ты вон как.

— Странное понятие у вас о дружбе, Иван Корнеевич. Оно не совпадает с моим. Под дружбой я понимаю бескорыстность отношений. Дружить из-за карьерного роста или привилегий — не для меня.

— В принципе я знал, чем закончится наш разговор. Но ещё один вопрос. Нажить врага в моём лице не боишься?

— Боюсь. Боюсь стать вашим другом.

— В таком случае, честь имею, — подполковник приложил руку к виску и, на американский манер, резко убрал её. — Прощай, капитан.

После этого движения возникла напряжённая пауза. Мужчины, окончательно и бесповоротно ставшие непримиримыми врагами, в упор смотрели друг другу в глаза в ожидании развязки. Гаршин вдруг криво усмехнулся и не без ехидства произнёс:

— К пустой голове руку не прикладывают. Может, сходить за фуражкой? Попробуете ещё раз.

Глаза Корнеева налились кровью. Он был взбешён. Ему хотелось задушить собственными руками это наглого ухмыляющегося сосунка. И душить хотелось медленно, глядя, как из орбит вылезут эти бесстыжие глаза, как ехидная улыбка превратится в немой крик, почувствовать под пальцами хруст гортани и последние содрогания пульсирующей артерии. С трудом сдержав себя, подполковник, скрипнув зубами, злобно прошипел:

— Резвишься, сучонок? Рано резвишься. Будешь резвиться с братцем на небесах. А пока…

Он снова сделал отмашку — и через секунду схватился за горло, ещё через мгновение рухнул перед Константином на колени, издавая неприятные шипящие с бульканьем звуки. Из-под его пальцев проступила кровь. В глазах застыли удивление и страх. Но через несколько мгновений зрачки подполковника расширились от ужаса, и Гаршин понял, что он смотрит мимо него. Обернувшись, Костя увидел молодого человека в маске, быстро приближающегося к ним с пистолетом в руке. Причём оружие было направлено в грудь стоящего на коленях Корнеева. После некоторого замешательства от неожиданного ранения подполковника капитан быстро пришёл в себя. Сбив полковника ногой на настил, он выхватил пистолет и произвёл два выстрела в нападавшего. Тот тоже успел сделать выстрел, но пуля прошла в нескольких сантиметрах от головы распластанной жертвы.