Век испытаний

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты вот что, Валя, подумай хорошо, правду знать тяжело бывает.

— Да говорите, как есть. Он у меня один… как муж узнал, что больным сыночек родился, так и бросил.

— Тогда ладно. Крест это твой. На всю жизнь крест. Нет, не выздоровеет. Зато будет у тебя ещё двойня. Девочки. Семья образуется.

Девушка, всхлипывая, вышла с сыном на руках, а уставший Василий сел в кресло.

Каждый приём давался ему тяжело. Люди, прослышав о его способностях, сначала не верили, а потом как пошли, ведь неизлечимо желание людское знать правду.

После лечения профессор Кадочников ещё долго наблюдал за странностями Матвеева. Явно после травмы что-то непознанное произошло с Василием. Он стал различать болезни людей на ранних стадиях, правда, не мог их описать, но это и не всегда требовалось, в большинстве случаев своевременная диагностика позволяла вылечиться «малой кровью». Василия просили записывать всё, что ему приходит на ум. Оказалось, он способен предсказывать некоторые события.

А однажды упросили Василия поехать в столицу, в НИИ головного мозга. Там его ждала целая экспедиция докторов. Сканировали его и вдоль, и поперек, но ничего особенного в мозге бывшего шахтёра не обнаружили.

Попросили продиагностировать несколько человек — но ничего у Матвеева не получилось. Как обрубило. По возвращении домой он чувствовал себя настолько разбитым, что даже не придал сначала значения тому, что именно здесь, дома он может чувствовать людей, но особенно хорошо у него получалось тогда, когда рядом с ним была Маргаритка, его кошка. Умное животное садилось на колени, и тогда Матвеев мог рассказать о чём угодно — и когда дети родятся, и какие болезни одолевают. С тех пор Василий старался из дома не уезжать.

* * *

— Здравствуйте, мне к Владимиру Ивановичу.

Приёмная директора шахты выглядела так же, как и двенадцать лет назад: дубовый паркет, видавший тысячи подошв, неизменные цветы в большущих кадках в углу, секретарь, обставленная телефонными аппаратами, факсами, лотками для бумаг. Всё было, как и в те времена, когда шахта являлась частью его жизни, менялись только модели компьютеров на столе да и лица секретарей.

«Почти ничего не поменялось», — Василий Кондратьевич, прежде чем подняться в приёмную, обошёл почти весь корпус. Ностальгия повела его ноги по лестницам и коридорам знакомого здания. В нарядной — всё та же белая плитка, старенький микрофон за трибуной и горящие через одну лампочки. «В наше время было всё основательней…», — Кондратьич расстроился. Бывшая столовая превратилась в руины. Её развалины, слева от главного здания, добросовестно разбирали на кирпичи все, кому не лень. Что теперь о работягах думать, теперь важно только одно — прибыль. Бесконечные реорганизации, новые концепции и веяния порядка не добавляли.

— Вы договаривались о встрече? — несколько удивлённым голосом спросила секретарша.

— Он меня примет, — тоном, не допускающим сомнений, произнёс Матвеев.

— Как о вас доложить?

— Матвеев. Василий Кондратьевич.

— По какому вопросу?

— По производственному, — Кондратьич сам себе улыбнулся в душе, настолько убедительным получился его ответ.

Секретарь проделала какие-то хитрые манипуляции с кнопками на пульте, и трубка дала добро.

— Проходите, Владимир Иванович вас примет.