«Всё, что осталось, — одна тетрадка…» Полина гладила толстую тетрадь его дневника и потом открыла, чтобы увидеть родной почерк, которым семнадцать лет не было ей ничего написано.
«Отвык держать перо. В лагере были только химические карандаши. Перо умное и интеллигентное, оно пишет стихи, романы, но никак не ведёт учёт выработки. Пишу с удовольствием. Отвык.
Не знаю, решусь ли когда-нибудь написать о тех безвозвратно потерянных годах своей жизни. Нашей с Полиной жизни. Мог бы перевести стопку бумаги, но там будет исключительно злость, ненависть. Я не хочу. Хочу новой жизни. Свободная жизнь, семья, ежедневные мелкие радости. Цену им теперь я знаю — от чистого постельного и до свежего хлеба.
Наверное, Господь всё-таки есть, если свёл меня с Севаном в последние дни. Ты был прав, отец Евгений. Такие случайности безбожники называют судьбой. Но ведь кто-то пишет этот сценарий?
Севан отдал мне то, что принадлежит мне по праву, — мою правду. Теперь я всё знаю.
Из дела понятно, что, когда меня арестовали после крушения аэровагона, я был единственным подозреваемым. Кроме протоколов допросов и разных экспертиз, так ещё и черновые записи следователя.
Ход мысли его понятен.
„Почему Ч. не сел в вагон на обратном пути? Где он был за день до этого?“ — и так далее. Вполне логично, что они подозревали меня, но потом, судя по хронологии бумаг, они каким-то образом вышли на ещё одного подозреваемого.
Сентябрь 1921. Тогда меня перестали бить и, можно сказать, отстали. Теперь понимаю почему.
Я помню этого паренька — Арсения Пескова. Щупленький журналист эсеровских взглядов. И виделись всего-то несколько раз, но запомнился. Может, из-за странной причёски — его залысины на всю голову в таком молодом возрасте — редкость, а может, из-за колючего взгляда, который усиливали толстые стёкла его круглых очков. Очки — это, наверно, первое, с чем он попрощался в тюрьме.
Судя по всему, Арсений разделял взгляды Троцкого, что в то время было даже модно. Это теперь можно голову сложить при одном упоминании, а тогда — романтика революционная!
Из показаний Пескова ясно, что на путь контрреволюции он стал давно, когда понял, что пропасть между троцкистами и здравым большинством растёт, чем воспользовался ещё один мой старый харьковский знакомый — товарищ Ремизов Кузьма Ильич. Кто бы мог подумать?
Ремизов прижал ему хвост и подержал в кутузке, паренёк оказался из робкого десятка и долго не упирался.
Взамен на облегчение своей участи и во благо идей Льва Давидовича он согласился провести небольшой теракт. Так прямо и записано в его показаниях: Ремизов мне пообещал свободу, если исполню план по выводу из строя аэровагона. О том, что там будут пассажиры, не знал. О том, что там будет товарищ Артём, — не знал.
В своих показаниях Песков очень подробно и детально описывает, как Ремизов его обрабатывал и уговаривал. При этом Кузьма Ильич обвиняет Пескова в работе на германскую разведку, но как бы даёт ему высказаться, когда тот оправдывается. С одной стороны жмёт, с другой — подталкивает к принятию правильного решения.
Авансом он его выпускает, но на условиях выполнения поставленной задачи. Арсений поверил в искренность его намерений, и сбросить фанерную пролётку с железнодорожного пути тоже не представляло большого труда. Он организовал местную пацанву, нагрузил подводу камней и отправился к тому месту пути, где он делает изгиб и не просматривается из-за холма справа. Сам Песков на нём и сидел. Ждал аэровагон, но первым прошёл товарняк, который раскидал подготовленную кучу. Песков был вынужден спуститься сверху и срочно возвращать камни на место, отчего побил себе в кровь руки.
Вторая попытка была удачной, и аэровагон, налетев на камни, разбился. Арсений видел это всё сверху и описывает свой ужас, когда увидел вылетающих из салона людей.
При встрече с Ремизовым он ему на это указал, что не подряжался на убийство, на что получил от Кузьмы Ильича ответ: „А машинист что, не человек? Ну, так вышло, что ж теперь“.
Арсений на допросах упирает на то, что товарищ Ремизов ему обещал, но следователи непреклонны. В записях значится: „Перевести Пескова во внутреннюю тюрьму до выяснения обстоятельств по Ремизову“.
Потом, когда Арсений отвечает на вопрос: „Как вы считаете, кто стоит за Ремизовым?“, то высказывает предположение, что это Енукидзе, которого тот неоднократно упоминал при вербовке.
ebooksa