Командир приказал на секундочку скинуть носовой конец «немца», быстро отдать наш кормовой и обратно накинуть носовой швартовый конец «Псевдовильгельма» на кнехт. А тем временем наш нос мало-помалу покатился влево. Как только «на секундочку» сбросили носовой швартовый конец «фашиста» и отдали наш кормовой, нос «немца» тут же тоже пошел влево под влиянием отжимного ветра. Парусность у него была не слабая. Да и был он пустой, как барабан, судя по высоко находящейся ватерлинии. На бак киношного судна выскочил, по всей видимости, единственный присутствующий на борту «моряк» в спасательном жилете и замахал руками. И тут командир по громкой связи, по верхней палубе дает команду: «На «Вильгельме», отдайте якорь!» Ответа не слышно, звук уносит ветер. Да и расстояние приличное; от крыла нашего ходового мостика до бака «фрица» больше сотни метров. Командир запрашивает:
– Ют – ГКП. Что он там отвечает?
Ответ с юта:
– Он кричит «отдать якорь не могу! Он у нас деревянный!»
Пауза… Секунды две командир осмысливает полученную информацию. Понимает, что судно, стоящее по корме – бутафорское, предназначено отправиться «на иголки» и на нем ничего нет, даже якоря, и ничего не работает. Потом, надо отдать должное Александру Ивановичу, он быстро приказывает опустить обе ВДРК и прижать корабль на прежнее место к причалу. Надо объяснить, что эсминцы нашего проекта имели две ВДРК (выдвижные движительные рулевые колонки), одна в носовой части корабля, другая – в кормовой. Это, по сути, два дополнительных винта, поворачивающихся под днищем на 360 градусов каждый, и позволяющих развернуть корабль длиной 156 метров практически на месте или, как в данном случае, прижать к причалу нашу махину в восемь тысяч тонн, как нечего делать. Через несколько минут встали на прежнее место. К счастью, за это время ветер стих почти до нуля. Как говорится, «дым в трубу, дрова в исходное, пельмени разлепить, тесто раскатать. Галс тренировочный». Ошвартовались без заводки дополнительных концов. Вооружили трап, отправили на берег нашу швартовную команду, подали на киношное корыто бросательный конец, проводник и самый легкий полипропиленовый кончик.
Благо, с этой задачей единственный «немецкий» матрос хоть и с трудом, но справился, выбрал все веревки вручную и закрепил на баке, просто набросив огон на свободный кнехт. Работая нашим шпилем на юте самым малым, потихонечку подтянули нос бедолаги, отпорным крюком зацепили свисающий с борта швартовый конец «Вильгельма» и, наконец, набросили его на кнехт на причале, предварительно продев его через наш огон. Матрос с «Густлова» сбросил наш полипропилен и мы быстро смотали его на нашем юте. За все это время, а это где-то полчаса, швартовные команды с соседних кораблей торчали на причале и, когда мы «положили на место» то, что трогать не стоило, чуть было не захлопали в ладоши. Наверное, со стороны все смотрелось весьма драматично и живописно!
В итоге, снялись, и через несколько минут выходили в прохладное Балтийское море, ушли в полигон для выполнения боевых упражнений.
Глава 7
Особый отдел умеет лечить
На кораблях флота особист всегда дружил со штурманом. Дело в том, что штурманская рубка, находилась, как правило, сразу за ГКП. У штурмана всегда был кофейник, и не пустой. В штурманской рубке можно было покурить, если командир не очень строгий. Отношения между штурманом и оперуполномоченным особого отдела обычно были неформальные, так как один служил на корабле, а второй его «обслуживал». Но великий смысл такого альянса был не в «покурить» или «кофе попить», а в том, что особисту в море надо было за командиром корабля приглядывать. И командир это прекрасно знал. А если присматривать в упор, командир скоро взвился бы и послал бы кого угодно и куда угодно, так как командир на корабле в море есть бог и царь. Поэтому общение «ихних благородий» происходило весьма дозировано.
А как же личный состав, спросите вы? Будьте спокойны. Каждый примерно десятый или пятнадцатый матрос являлся помощником особиста, источником информации или, говоря попросту, осведомителем. Поэтому обо всем что происходило «в низах», особист узнавал сразу. И меры принимал соответственно: быстро, без шума и пыли. Тема, как говорится, скользкая, но интересная.
Наш особист на гвардейском большом противолодочном корабле «Гремящий» был славным мужиком. Когда мы в 1981-м пошли на вторую по длительности боевую службу (264 дня) во всей эскадре Северного флота, он не откосил. Звали его Владимир Иванович Матвеев. Моряк, одним словом. После «Гремящего» я служил еще на двух эсминцах и учился на офицерских классах в Ленинграде, прежде чем через 8 лет судьба свела нас с Владимиром Ивановичем – довелось жить в одном подъезде на Северной Заставе в Североморске. Мы в 3-й квартире на 1-м этаже, а Владимир Иванович с семьей в 5-й на втором. Как положено, дружили семьями. Я был старпомом на большом десантном корабле БДК-55, а Владимир Иванович обслуживал нашу бригаду десантных кораблей Северного Флота. Как-то раз, когда я «сидел» в обеспечивающей смене старшим на борту, приходит ко мне вечером, где-то в 21. 00, в гости на корабль Владимир Иванович, и спрашивает:
– Сауна есть?
– Есть, – говорю, – а куда она денется?
– Заводи, – говорит, – попаримся.
А я чувствую себя неважно, как-то не очень хочется мокнуть в таком состоянии.
– Я, – говорю, – наверное, заболел.
– Ничего, – говорит, – сейчас я домой смотаюсь, эвкалиптовые веники, меда и малины привезу, включай свою жаровню, пускай греется. Сейчас мы тебя лечить будем.
И пошел на причал, сел в свою «восьмерку», стартанул с пробуксовкой и полетел домой за медом, вареньем и вениками. Я вызвал вестового, попросил навести порядок в сауне и включить ее на 90 градусов. Через 15 минут Владимир Иванович вернулся с двумя объемистыми лечебно-оздоровительными вениками и поставил на мой стол в каюте две 250-тиграммовые баночки: меда и малинового варенья. «Ну, сейчас вылечит», – подумал я и вызвал через рубку дежурного фельдшера с термометром. Померили температуру – 37,4.
– Нормально, – говорит мой опытный друг и соратник.
ebooksa