К борту подкатил красивый белый автобус. Мы расселись поудобнее и поехали. По пути секретарь консульского отдела посольства рассказал нам про местную жизнь и обычаи. Мы поерзали на сиденьях, ощупывая во внутренних карманах парадных тужурок плоские фляжки с шилом, когда он рассказал, что в Ливии сухой закон и за употребление спиртных напитков можно запросто угодить в тюрьму. Зато про народ мы слушали с удовольствием. Каддафи действительно заботился о народе. Какие льготы были у граждан Ливийской Джамахирии в то время, можно прочитать в Интернете, хотя дело это уже прошлое…
Приехали, осмотрелись, вошли в фойе. Помыли руки в уборной, удивились чистотой и современностью сантехники. Громадный зал, красиво и богато! Огромный стол, составленный кругом из отдельных столов и накрытый белыми накрахмаленными скатертями, как на свадьбе, ломился закусками на блюдах и фруктами в вазах; бутылки, разумеется, только с минеральной водой и соками. Рассаживались через одного: наш офицеры и мичмана чередовались с ливийскими офицерами, всего человек 50–60. Налили в бокалы напитки и старший от принимающей стороны произнес речь на вполне приличном русском языке. Выпили за дружбу и сотрудничество. Появились официанты, все – мужчины, и принесли по первому блюду. Что-то вроде бобов в остром томатном соусе. Дело происходило часов в 15–16, поэтому, не пообедав на корабле, мы с аппетитом принялись за бобы. Буквально через три минуты опять появились официанты, отобрали у нас недоеденные бобы и поставили перед каждым по тарелке риса с какой-то мясной подливкой. Мы перестроились и нажали на рис. Через три минуты принесли жаркое с картошкой. Мы опять перестроились и поднажали на жаркое. Но через три минуты опять появились официанты и принесли пасту с ветчиной и зеленью. Перестраиваться было уже лень. Мы вышли в уборную и сделали по глотку. Когда вернулись, ливийские офицеры потянули носами. Многие из них учились в СССР и знали, что означает этот запах. Некоторые из них даже сносно лопотали по-русски, и объясняли нам, где и когда учились.
В конце приема на столах появились салатники, наполненные водой с плавающими в ней нарезанными колечками лимона (как потом выяснилось, ополаскивать пальцы рук). Тринадцатым блюдом были королевские креветки, четырнадцатым подали лангустов в помидорном соусе, пятнадцатым омаров вместе с приданными щипцами, блестящими как хирургические инструменты. Но мы уже есть не могли. Мы наелись бобами с рисом. О десерте, шестнадцатом блюде: пирожном под фруктовым соусом с фисташковым мороженым, речи не шло вообще. Потом оказалось, что чем выше уровень приема, тем больше блюд подается. Но нас-то об этом никто не предупредил.
На следующий день вечером, когда уже стемнело, к трапу подкатил легковой автомобиль-универсал. Из него вышли два ливийских офицера и попросились подняться на корабль, чтобы им организовали экскурсию.
Дежурный по кораблю придержал их и, передав на попечение командира вахтенного поста у трапа, отправился доложить командиру о визите неожиданных гостей. В каюте командира состоялось короткое совещание. Участники совещания: командир и особист. Решено было, что экскурсию проведут штурман (а), так как им обязательно захочется посмотреть ходовой мостик, и косящий под кого-то из БЧ-7 (боевая часть управления) оперуполномоченный особого отдела, обслуживающий наш корабль на боевой службе Саша Ядревский (то есть второй участник совещания). Саша от командира спустился за мной, объяснил обстановку, и мы вышли к трапу.
Поздоровались, откозырялись, познакомились. Ребята неплохо понимали и говорили по-русски. Оба в свое время учились в Поти, у нас в СССР. Это значительно упрощало задачу. Пошли по кораблю, прежде всего на ходовой мостик, как и предполагалось. Покрутили визиры, потрогали ручки телеграфа, посидели в командирском кресле. Потом Абдул предложил попробовать угощения, которые остались у них в машине на причале. Я сразу понял, куда они клонят, но виду не подал. Отбой уже состоялся, по коридорам не блукатили матросы и мы в два захода вчетвером перетащили из машины в каюту особиста ящики с фруктами: апельсинами, мандаринами, яблоками, грушами, виноградом, инжиром, чего там только не было, даже арбуз! Я сходил в каюту за шилом и предложил офицерам ливийского флота выпить «по пять капель» за содружество флотов. На наше удивление и Анвар и Абдул дружно согласились. Саша подколол насчет: «А как же Аллах? Не накажет?» На что Анвар резонно сообщил:
– Корабль железный, Аллах не видит!
Обстановка сразу разрядилась, приняла неформальный характер и Саша принялся пытаться добыть из гостей хоть немного, хоть на одно донесение, информации. Мы угощали ребят папиросами, а они нас сигаретами с фильтром, они резали арбуз, а мы наливали «по пять капель». Время прошло быстро. Провожая ливийских офицеров к трапу, мы уже испытывали к ним теплые чувства. Перед тем, как ливийские офицеры сошли на причал, Саша спросил у них:
– Как же вы поедете, у вас же за это в тюрьму попасть недолго?
Абдул сказал:
– А мы сейчас и не поедем, в машине выспимся, как следует, потом поедем.
Они отогнали универсал от трапа метров на 25, чтобы в случае чего не было никаких подозрений и намеков на причинно-следственные связи.
Визит в Триполи завершился быстро, и мы засобирались домой.
Снимались со швартовов без суеты, но очень быстро. Безо всяких буксиров самостоятельно развернулись носом на выход и выскочили в Средиземку. Выходили без лоцмана, он даже не напрашивался. Боевая служба подходила к концу. Нас ждали дома. Но от командования эскадры поступил приказ проводить до Черноморских проливов антарктическую китобойную флотилию «Советская Украина», которая возвращалась из последнего рейса. Надо сказать, что я вообще не слышал, чтобы кто-то из советских китобоев ходил на промысел с 1975 года. Мой отец – капитан китобойца, китобойного судна, ходил в Антарктиду с 1961 по 1975 год. Потом китобойку закрыли. И тут такая встреча.
Правда, китобойцев во флотилии было всего три. Последний рейс ходили в усеченном составе. Плавбаза не представляла для меня особого интереса, а вот знакомые с детства обводы китобойцев вызвали и восторг, и тоску, и бурю всего остального. Ребенком я неоднократно жил на таком судне в каюте гарпунера напротив каюты отца и даже однажды ходил в море на переход на ремонт из Калининграда в Лиепаю, когда отец, нарушая все инструкции, взял меня с собой. Весь вечер меня, десятилетнего подростка, возбужденного гордостью за первый выход в море, пытался уложить спать старший помощник капитана Ольшевский. Уговорил только тогда, когда пообещал поднять меня в 4 утра и посадить в «воронье гнездо» – специальную «бочку» на мачте, предназначенную для наблюдения за надводной обстановкой на промысле и обнаружения китов, чтобы я при приближении Лиепайского порта кричал «Земля!»
По взаимной договоренности с замыкающим китобойцем, вооружили канатную дорогу между ним и нами. У них заканчивалась еда, не было никаких свежих овощей и фруктов. Их экипаж составлял всего 31 человека. Мы поделились с ними, а они щедро угостили нас китовой тушенкой, китовой колбасой, и даже прислали нам пятилитровую металлическую емкость спермацета, которую потом командир делил между офицерами по 250 граммов. Спермацет, китовый жир, вообще, вещь удивительная. Ожоги заживляет быстрее любого из лекарств. Представляет собой прозрачный воск с голубоватым отливом, но при попадании на кожу, начинает таять от температуры тела и растекаться тончайшим слоем, заживляя любые раны. Дома иметь его хоть немного – за счастье. Ладно, проводили китобоев, пожелали им благополучного возвращения в Новороссийск и повернули домой.
Домой! Как много значит это слово для моряка! Это и предвкушение встречи с женой, и желание ощутить своего ребенка на руках, и гордость за выполнение важного государева дела. Правда, после выхода из Гибралтара, нас завернули налево к Мавритании. Там занимались рыболовным промыслом наши траулеры. В свое время, несколько лет назад, в районе промысла наших рыбаков «хулиганили» мавританские военные моряки, и нам надо было просто пройти по району: «продемонстрировать Флаг», чтобы даже не думали ни о чем подобном. Не обнаружив никого нежелательного, опросив рыбаков, наконец, повернули домой, на север.
Бискай встретил нас спокойствием и великолепием. Почти безоблачное небо, полный штиль. Несколько часов нас сопровождали красавцы дельфины, они резвились, выпрыгивали из воды, и пытались обогнать наш корабль. Видели даже нечто похожее на кашалота. Нас постоянно сопровождали альбатросы, паря в голубом воздухе на уровне ходового мостика. Потом пристроился французский боевой кораблик, но скоро отвалил, задымил и потерял ход. Все-таки мы шли полным ходом, а это 18 узлов. Видимо, старичок не выдержал.
До дома оставалось всего несколько дней, когда у всех разом закончились сигареты, папиросы и курево вообще. У меня была трубка, которую подарила мне супруга Татьяна еще перед переходом на Дальний Восток, когда я штурманил на предыдущем корпусе такого же эсминца. Я не пользовался ей пока у меня, так же как у всех не кончились папиросы. Кстати, когда, собираясь на боевую службу, я закупал курево, то покупал «Любительские» папиросы. Из экономии. Но при случае, объяснял, что папиросы гораздо безопаснее в море, так как если папиросу оставить в пепельнице, она сразу погаснет. А сигарета с фильтром будет тлеть, пока не выгорит до фильтра и при падении может устроить пожар. В море, как известно, качает. А про экономию молчал, чтобы сохранить лицо. Но папирос в пачке было 25, а сигарет только 20. «Любительские» стоили 25 копеек, а сигареты с фильтром полтинник. Простая арифметика: за 20 сигарет 50 папирос! Так вот, достал я трубку и закурил припрятанного табачку «Клан» после вахты в каюте. В коридор потянуло чем-то вкусным и необычным. Через три минуты в дверь просунулась голова из соседней офицерской каюты:
– Это что, трубка? Голландский? Покурить не дашь?
ebooksa