Помощник засмеялся:
— Дерзкий, это ты еще человека не встречал.
— Так что насчет стихии, мастер зверь?
— Какой стихии? — удивленно спросил зверь.
Я посмотрел на него, не понимая шуток. А Фолки вдруг отвернулся, рассматривая особняк, и тихо заговорил:
— О стихиях каких-то говорит. Может, он о секретной технике, делающей первушника опасным? В первобытных стихиях кроется большая сила.
Я едва слышал его и подошел поближе. Фолки как-то странно разговаривал, будто обращался не ко мне.
— Значит, мне знать не положено?
— Не положено, — покачал головой Фолки, не поворачиваясь, — Поэтому я, первота сраная, не скажу никому, что нужно просто представить себя камнем.
Я нахмурил брови, а зверь продолжил шепотом объяснять, что нужно мысленно представить себя стихией. Твердым или сыпучим, волокнистым или кристаллическим — нужно повторять ту материю, что тебя окружает. Если воин, владеющий стихией земли, хочет стать незаметным на песке, он должен представить себя песком.
Фолки закончил длинный монолог, и в конце подчеркнул, что «этого он мне никогда не скажет». Он так и не повернулся.
— Хильда запретила мне говорить об этом, — улыбаясь, сказал зверь, — Кстати, это не спасет воина, если на него просто посмотрят. Прятаться все равно нужно.
— И чем же это поможет воину, мастер зверь?
— Его не почуют, понимаешь. Он просто камень. Опасность этой техники в том, что, если первушник очень талантлив, он может так скрыться и от сильной меры.
— Я — камень, — повторил я, чувствуя, какие проблемы меня ждут.
С моим-то воображением представлять себя стихией. Я и копье-то виртуальное в земле с трудом представляю.
Помощник наконец повернулся.
— Учить я тебя не могу, — покачал головой Фолки, — Наказание еще никто не отменял.
— А как же… — растерянно спросил я, — Ну, я же все услышал про технику.
Я все равно не мог понять законов Инфериора, где звери направо и налево нарушали их, кому как угодно. Нравы тут были на уровне средневековья.