Дин И взглянул на Сицзы, чей изящный силуэт вырисовывался в мягком свете далекого Солнца, льющемся в кабину сквозь стекло иллюминатора.
— Дочка, я смотрю на тебя и вспоминаю ту, кого я однажды любил. Как и ты, она носила звание майора. Пониже тебя ростом, но такая же красивая…
— В то время, наверное, вы нравились многим девушкам, — ответила Сицзы, оборачиваясь к ученому.
— Я редко беспокоил тех девушек, которые мне нравились. Я тогда был под влиянием Гете: «Коли я люблю тебя, что тебе за дело?»
Сицзы хихикнула.
— Эх, если бы только я так же подходил и к физике! Величайшее огорчение моей жизни в том, что нас ослепили софоны. Но можно высказаться и более позитивным образом: «Если мы изучаем природу, то что природе за дело?» Может статься, однажды человечество — или кто-то еще — разберется в научных законах до того досконально, что сможет повлиять не только на самих себя, но и на всю Вселенную. Они научатся придавать звездным системам любую форму, как кондитер месит тесто. Впрочем, что с того… Даже тогда физические законы не изменятся. Природа останется с нами навсегда, неизменная и вечно молодая, как воспоминание о прошлой любви…
Он указал на Млечный Путь, светящийся в иллюминаторе:
— Когда думаю об этом, я забываю все тревоги.
Сицзы не ответила, и настала полная тишина. Вскоре в иллюминаторах показался «Богомол» — пока лишь светлой точкой в двухстах километрах по курсу. Челнок развернулся двигателем вперед и начал сбрасывать скорость.
Теперь участники экспедиции смотрели назад, на флот, зависший в восьмистах километрах от них. Тяжелые боевые корабли превратились в едва заметные точки. Флот удавалось распознать на фоне космоса лишь по регулярной структуре построения. Весь массив кораблей казался сеткой, наброшенной на Млечный Путь и выделяющейся своей математической структурой среди хаоса звезд. Размер кораблей на таком удалении уже не поражал воображение; но вместо того подавляла мощь строя. Множество людей и во флоте, и на далекой Земле следили за видеотрансляцией и на наглядном примере понимали, о чем только что говорил Дин И.
Челнок достиг «Богомола» и прекратил торможение. На высокой скорости сближения пассажирам показалось, будто «Богомол» вынырнул из ниоткуда.
Незамедлительно осуществили стыковку. В отсеках беспилотного «Богомола» царил вакуум. Четверо исследователей надели легкие скафандры и после заключительного напутствия командования поплыли через стыковочный узел внутрь «Богомола».
Капля висела точно в центре единственного сферического отсека «Богомола». Цвет зонда изменился по сравнению с фотографией — он стал бледнее и мягче, по-видимому, переняв цвет внутренних стен корабля. Капля полностью отражала свет и потому своего собственного цвета не имела.
Кроме нее внутри отсека находились сложенная механическая рука, различное оборудование и несколько каменных обломков. Здесь, в столь неброском окружении, контраст между утонченностью и красотой Капли, с одной стороны, и грубостью металла и камня — с другой становился еще ярче.
— Слезинка Божьей матери, — прошептала Сицзы.
Ее слова со скоростью света полетели к флоту, а оттуда спустя три часа разнеслись по всей Земле. Как только Сицзы, подполковник и майор Европейского флота — самые обычные люди, волею случая оказавшиеся у руля на крутом повороте истории человечества — приблизились к Капле, у них возникло одно и то же ощущение. Чуждость далекого мира внезапно пропала, а взамен разгорелась жажда понимания.
Все углеродные формы жизни в этой огромной холодной Вселенной ждет одна судьба. Возможно, потребуются миллиарды лет, но любовь одолеет и пространство, и время. Люди чувствовали любовь, излучаемую серебристой Каплей, и эта любовь могла одолеть вражду. На глаза Сицзы навернулись слезы, а через три часа вслед за ней зарыдали миллиарды землян.
Но Дин И оставался позади и хладнокровно наблюдал за происходящим.
— Я вижу здесь кое-что еще, — заявил он. — Что-то более тонкое. Я вижу реальность, в которой забываются как «Я», так и «Другие»; в которой, пытаясь объять Все, отрешаются от Всего.
— Мне никогда не осилить вашей философии, — рассмеялась Сицзы, утирая слезы.