— В принципе, я способна позаботиться о своей безопасности, — вполне резонно заметила я.
И получила снисходительный взгляд и издевательское:
— Не смеши меня.
А затем меня, наконец, опустили на пол.
Придержав капюшон, чтобы не спадал, пока я головой вертела, осмотрела помещение и с некоторыми допущениями на тему «иная цивилизация» пришла к выводу, что это наблюдательная при допросной. Здесь также имелись три нормальные стены, одна из стекла, правда зеркало, долженствующее быть с нашей стороны прозрачным таковым не являлось, но в остальном — трое наблюдателей за пультом, записывающая аппаратура и техник, в данный момент пытающийся что-то сделать с настройками этого самого зеркала. Я не сразу поняла, что он делает, а потом до меня дошло — это они видели через это стекло, а я нет, и сейчас его настраивали именно для меня.
Дверь распахнулась, вошли десять охранников, в основном с огнестрельным оружием, причем, насколько позволяли мне мои знания, я заподозрила в этом оружии наличие разрывных, наносящих максимум повреждений пуль.
А в следующий миг сахир властно обнял меня за талию, прижал к себе и, чуть наклонив голову, тихо сказал на гаэрском:
— Я задаю вопросы — ты переводишь, он отвечает — переводишь мне. Без самодеятельности, заминок или попыток солгать. Поверь, тебе лучше никогда не сталкиваться с тем, как я умею наказывать.
Не то чтобы я ранее не работала на допросах, но, едва стекло стало прозрачным, открыв интерьер допросной моему взгляду, я увидела мясо. Это уже с трудом можно было назвать человеком или даже его подобием — это было разделанное мясо со снятой кожей, местами разрезанное до кости, местами вместе с костью.
— Это гаракхай, — абсолютно не испытывая жалости к тому, кого пытали, и пытали откровенно зверски… хотя я не уверена, что даже звери на подобное способны, произнес сахир, прижимая меня к себе еще сильнее. И уже не мне: — Саа.
То есть «увеличить изображение справа». Да, энирейский был далеко не самым простым языком. Но местные его понимали, даже вот в таких кратких формах, и техник мгновенно увеличил изображение даже не разреза — разрыва тканей на правом бедре. Там был разрыв мышц и слом кости, там…
Я задохнулась, увидев, как там каким-то совершенно неведомым мне образом медленно, но заметно срастается костная ткань.
— Как видишь, он быстро восстанавливается, — усмехнулся Тень. — И у тебя есть выбор — начать сейчас открыто лгать мне, что ты не знаешь танаргское доконфликтное наречие и в целом никогда не переводила на допросах, или быстро сделать то, что от тебя требуется, и нам не придется повторно рвать этого гаракхай на части.
Судорожно выдохнув, я напомнила себе, кто я, раз пять, я постаралась сдержаться, я отчетливо понимала, что да — если это гаракхай, то доведение его до пригодного для допроса состояния они проведут повторно теми же варварскими способами, я… я так же поняла, что наш разговор с риантаном Катаром явно слышали, значит, отрицать мои знания языка тоже бессмысленно.
— Хорошо, — проговорила с трудом.
Сахир подал знак технику, техник подключил двустороннюю связь.
— Цель прибытия? — произнес Тень, крепко держа меня.
Я, в принципе, не знала, способно ли это разложенное на пыточном столе мясо говорить, но послушно перевела:
— Раатан дэ арват?
И вздрогнула, услышав четкий ответ словно абсолютно неповрежденного гаракхай: