– Может ли быть так, что ты, сам того не зная, хранил еще одну часть Бальтазара?
– Часы передавались в нашем роду по наследству, с наказом хранить и никогда и никому не отдавать, – сказал Брун.
– Вампир сжал шишку так, что пальцы захрустели. Он – спутник альфы, я слышала о нем раньше и видела его в театре. Это старый сильный вампир. Шишка, из любого металла, должна была хотя бы погнуться. Но с ней ничего не стало. Помнишь – что у Бальтазара нельзя разрушить, если верить легенде?
– Ты думаешь, что вместо гирьки в моих часах висело сердце Бальтазара? – понял Брун.
Эльза лишь пожала плечами.
– Это даже забавно: бессмертное сердце, отмеряющее время.
– Я-то думал, Бальтазара хотят волки собрать. А оказывается, тут целая команда.
– Брун, ты не позвонишь Кшистофу?
– Если я ему позвоню, он узнает, где я. И примчится за тобой в тот же день. – Брун заправил прядь волос ей за ухо.
– Но если вампиры или волки, или кто-нибудь еще, оживят бога войны, то это ведь будет конец света!
– А для меня конец света настанет, если я потеряю тебя, – сказал Брун. – Дай мне побыть эгоистом, Эльза. К тому же рука осталась у нас. Так что вампирский конструктор не соберется.
– А что, если Бальтазар оживет и без нескольких запчастей? – предположила Эльза.
– Это все наши предположения, – заметил Брун. – Может, этот вампир не собирается оживлять Бальтазара. Может, он хочет построить новый храм для сектантов, и ему нужна святыня. Может, просто увлекается историей. Или он искал тренажер для рук, который бы не ломался.
– Или он коллекционирует гирьки от часов, – добавила Эльза. – Ты ведь сам понимаешь, что даже сумасшедшая версия с оживлением Бальтазара звучит куда более здраво.
– А что он говорил про лишай? – спросил Брун. – Я смутно все слышал.
Погладив пальцем гладкое пятнышко под ключицей Бруна, Эльза прошептала:
– После эпиляции вот тут волосы так и не выросли. Хорошо дернула.
– Ему нужна была шкура?
– Я не знаю, Брун, – растерянно посмотрела на него Эльза. – Может, ему просто понравился твой мех? Вампиры любят все красивое… Как ты себя чувствуешь?
– Отвратительно, – поморщился он.