– Думаешь, есть что-то похожее?
– Да нет. Кроме извращенной любви к насилию – ничего.
– Ну, что ж ты так… Всех под одну гребенку. Напрасно! Твари они редкостные, но индивидуальные вполне. Хотя и квалификации мы им придумываем так, для своего удобства. Чтоб каждого в свой кармашек. Ну, так и что с тем старичком? Вылечился?
– Ага, – кивнула Рыжова. – В июле еще. Похоронили на Митинском.
– Вот этот курс лечения всем бы им прописать. Ладно! – Ильин встал. – Я к Гринько, а ты созвонись с Мишкой. Может, он по безголовому что нарыл?
Изнутри дом смотрелся шикарней, чем снаружи. Миша Леонов окинул взглядом гостиную, в которую они попали, минуя просторную прихожую. Камин был главным украшением комнаты. На каминной полке стояло несколько фотографий с изображением хозяина в компании мужчин, скорее всего – «из этих».
– Капитан Леонов, – произнес Жан, наслаждаясь каждым словом, – ты располагайся. Я сейчас чаю принесу. Или, может быть, мартини?
– Я на службе, – отмахнулся Миша и прошел к камину.
Очаг оказался газовым, но был полной имитацией дровяного. Внутри лежали поленья, на вид не отличимые от настоящих дров. Миша перевел взгляд на каминную полку. Резная деревянная шкатулка ручной работы стояла по центру, на ней, будто охраняя содержимое, сидела бронзовая денежная лягушка. Монетку у нее во рту кто-то заменил на десятирублевую.
Фотографии стояли по обе стороны от шкатулки. Миша взял в руку самую большую. Публичное избиение старушкой дачника – гея отошло на второй план, едва он приметил на снимке одну существенную деталь.
– Предатель.
Леонов отшатнулся, снова вспомнив о предостережении толстяка не поворачиваться спиной к хозяину этого дома.
– Что? – спросил Миша.
– Это мой молодой человек, – пояснил Жан.
У Михаила язык бы не повернулся назвать мужчину со снимка молодым, но он понял, что имеет в виду Жан.
– А почему предатель?
Жан нахмурился и сразу стал похож на обиженного ребенка.
– Бросил меня. Попадись он мне! Все глаза ему выцарапаю.
– Скажи, а что это у него в волосах? – Миша протянул снимок Федотову.