Мы здесь

Затем это прекратилось.

Вокруг стоял шум, но не осмысленный, а как в волнах прибоя: чужой глухой рокот, какофония без всякого смысла. Я попытался приподняться над полом, но не смог.

На правый глаз наплывало, увеличиваясь, какое-то белое пятно из света. Послышался голос – невнятный, словно размазанный.

«Позовите Кристину», – сказал он, и до меня только тут дошло, что Кристины все еще нет, а час-то уже, наверное, поздний.

И все. То есть ничего.

Глава 44

Кристина сидела на скамейке в небольшом парке над рекой Гудзон. Здесь было пусто, и в холодном сумраке слышался лишь шум транспорта на шоссе да отдаленное похлюпывание воды внизу. Все друзья по пути сюда как-то рассосались – одни ушли с робкой улыбкой и словами прощания, другие в какую-то секунду просто сделались невидимыми… Остались только пампушка со своим другом, сидевшие сейчас в десятке метров на газоне.

– Он прав, – сказала Лиззи. – Наполовину.

Когда Крис более-менее успокоилась и согласилась пойти в парк, брюнетка по дороге расспрашивала ее о Джоне: улучшились ли у них отношения со времени прошлой встречи? Постепенно Кристина разговорилась, сама дивясь той откровенности, с какой рассказывала об их с Джоном совместной жизни – то, чего она никогда не допускала при разговорах с Кэтрин. Она даже поделилась сокровенным: несмотря на то, что ее бойфренд иногда достает ее просто нереально, она все равно его любит. Произносить такое Крис редко когда себе позволяла. Тем не менее сейчас эти слова прозвучали вполне нормально, и она была даже рада, что произнесла их. Как на свадьбах и похоронах, бывают моменты, когда жизнь требует для свидетеля ощущения подлинности.

С этой темы женщина постепенно перешла на гипотезу Джона о роли в их среде Райнхарта, на что Лиззи откликнулась только после долгой паузы.

– В чем, по-твоему, Джон прав, а в чем нет? – спросила у нее Крис.

– У Райнхарта действительно есть договоренность, – подтвердила ее новая приятельница. – Он имеет дело с одним из нас: его зовут Гользен. Эта его группа – они именуют себя «Двенадцать» – стоит к Райнхарту ближе всего. Соглашение это не принудительное, они действуют по своей воле.

– И зачем?

– Взамен они получают вещи. Что повышает статус Гользена, тешит его самолюбие… Тут все неоднозначно. В таком положении мы еще не оказывались. Я-то надеялась, что все как-то само собой образуется. Но теперь я в этом уже не уверена, как раз из-за того соглашения. Остается лишь прикладывать старания, чтобы люди перестали брать вещи. А он их на это провоцирует.

– Но зачем воровать в принципе?

– Это делало нас… популярными – понятно, в своей среде. Укрепляло самооценку. Словами этого и не опишешь. А еще это самое активное проявление того, на что способно большинство из нас. Оно… заставляет тебя ощущать себя в деле. Чувствовать себя живым.

Ага. Кажется, ясно. Пускай Крис никогда не воровала как взрослая, но подростком она (как, наверное, многие из ее сверстников и сверстниц) пару раз тибрила из магазинов разную ерунду – просто так, для поднятия духа: мол, глядите, какая я вся из себя крутая! Оба раза она, помнится, затем стыдливо выбрасывала сворованные побрякушки и мучилась угрызениями совести, искала какие-то внутренние оправдания. Но что интересно, памятными были не эти вещи, а именно то чувство предвкушения, алчного азарта, что сопровождало ее дерзкие поступки. Судя по всему, об этом чувстве сейчас и вела речь Лиззи.

Ощутив неловкость своей знакомой, Кристина перевела разговор в другое, более личностное русло:

– Лиззи, а у тебя кто-нибудь есть? Ну, в смысле, какой-нибудь бойфренд?

– Есть один человек, который для меня значит больше, чем все остальные.