– Опыт показывает, – сказал Брук, – что все свидетели, когда речь заходит об этом человеке, поступают как по шаблону: теряют память. Я-то думал, что ваш друг скроен из более крепкой материи…
– Назовем это частным разногласием, – сказал я.
– Ладно, – убирая свой блокнот, с тусклой улыбкой сказал коп. – Вы в буквальном смысле повторяете слова еще троих, у которых, по нашим сведениям, были с ним «частные разногласия». Один из них исчез. Второй стал инвалидом-колясочником. Живет в богадельне в Куинсе. Раз в неделю к нему туда наведывается сын, но папа хоть убей не помнит, кто он такой.
– Очень жаль это слышать.
– Да, верно. Очень жаль, – снова повторил часть моей фразы детектив (у него, видимо, была склонность произвольно вставлять чужие слова так, чтобы придавать весомость своим собственным). Он что-то положил на подлокотник стула Кристины – кажется, визитку – и направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился:
– А вот третий человек умер. В мучениях. Разумеется, увязать это напрямую с Райнхартом мы не можем, иначе я бы не пытался внушить хоть какое-то благоразумие олуху, что стоит в очереди следующим.
Я промолчал.
– Это была женщина, – с нажимом произнес полицейский. – И этому вашему приятелю хватило ума вырезать у нее места, где могли остаться следы его ДНК. Так что факт остается фактом: на сегодня у нас есть трое, кто не может помочь этому парню получить по заслугам… А ведь он мог бы. С вашей помощью.
Рол Брук указал большим пальцем на Кристину:
– Я оставил вашей подруге свои координаты. Надеюсь, хотя бы ей достанет ума прочесть там слова и цифры. Ну а если у вас, мистер Хендерсон, появится
И он скрылся за дверью.
– Я отсюда ухожу, – сказал я.
– Здрасте, – фыркнула Крис. – Еще чего!
Стоило мне, откинув простыню, зашевелиться, как в груди, а затем рикошетом в спине стрельнула боль. Моя первая попытка сбросить ноги с кровати удалась лишь частично, да еще и вызвала приступ дурноты.
– Нет-нет, и не удерживай! – заявил я своей девушке.
– А я говорю, ты остаешься
– Крис, ну ты же слышала этого парня!
– Да, слышала. Переживала только, что
Она положила руки мне на плечи и то ли трясла, то ли заставляла меня улечься обратно. Не берусь сказать, что именно, но я удерживал ее напор, пока не унялась ее первая волна гнева или страха. Тогда я, наконец, обняв ее за спину, притянул к себе. Это тоже вызывало боль, но боль иного рода, и я удерживал Крис до тех пор, пока она мне это позволяла, пока не перестала кричать мне в ухо и не дала поцеловать себя в щеку, а затем сама поцеловала меня – все еще сердито, неохотно, но крепко.
Наконец она отстранилась, и я с изумлением увидел, что глаза ее мокры от слез. Я ни разу не видел, чтобы Крис плакала.