Мы здесь

Перед внутренним взором писателя представало нечто, вполне сопоставимое с элементарной игрой воображения: ну пригрезилось наяву, возникло в виде спорной сюжетной линии с развитием и неизвестным наперед саспенсом. Ну и что с того? Сюжетные линии (как писатель, Дэвид это знал досконально) могут в секунду выкидываться за ненадобностью. Делая вывод, что они не ведут ни к чему хорошему, автор запросто ими поступается и удаляет из рассказа.

Вот и он поступит точно так же. Ни в какой Нью-Йорк возвращаться не надо. Да, Медж знает, где он живет, но у него, как видно, своих проблем хватает: взять одного лишь того типуса в пальто. И вообще, незачем продлевать такое, с позволения сказать, знакомство.

Они, как выразился Медж, действительно два магнита, обреченные на отталкивание.

Придавая своим мыслям оформленность, Дэвид машинально послеживал за пешеходами на улице – смотрел бездумно, не приглядываясь, так как был больше занят размышлением. Он заново переживал восторженный хмель влюбленности при воспоминании о лице Доун после консультации у Чоу и пытался, наконец, вновь сфокусироваться на идеях, связанных с работой.

Писатель не замечал три высокие фигуры за столиком в заднем углу. Не видел, как рыжеволосая женщина переводит дремотно-задумчивый взгляд с Дэвида на Талью, словно проводя меж ними линию, не обращал внимания на то, как остальные посетители кофейни жмутся бочком, предпочитая усаживаться за другие столики, – даже те, что расположены не совсем удобно или с них еще не прибрано после других посетителей.

Спустя пять минут те трое, не сговариваясь, встали.

Вот они уже у дверей.

А вот уже снаружи.

Там они еще какое-то время стояли и, вкрадчиво улыбаясь, смотрели через окно на Дэвида – прямо вот так, напротив. Он тоже улыбался своим мыслям, а этих троих не видел.

Еще миг, и они исчезли.

Холодело серое, сумрачное небо.

Глава 31

Да, я Странник. А кто же еще? Спро́сите – отвечу: другой уклад не по мне. Вот лично вы: вас устраивает всю свою жизнь мыкаться по одному и тому же, пускай и родному, городишке и горевать о том, чего здесь больше нет и никогда уже не будет? Если да, то попутного вам ветра! Ну а мне этого не надо. И вообще я по городкам не обитаю. Не городской я по сути. Никогда не был им и не буду. Слишком уж темно, шумно, скученно… Я вырос другим.

В молодости мы раздольно бродили по диким равнинам. Если вы не помните, то я-то помню. Мы были героями вольных просторов, вы и я. Ночевали в заброшенных фермах, а иной раз и в открытом поле, и в высохших руслах рек. Мы были свободны. Я, если надо, запросто могу обходиться сам по себе, быть вольным перекати-полем. Тянет ли меня обратно? Черта с два!

Спрашивается: зачем?

Это же не ремесло, это образ жизни. Что правда, то правда: не каждому оно по плечу. Видел я таких, что вроде как берутся за гуж, а затем, глядишь, уже опрометью бегут обратно в город или еще куда, откуда пришли. Им, видите ли, нужна предсказуемость. Рутина. А вот кое-кто из нас в ней не нуждается. Сколько именно таких – не знаю, вместе все скопом мы никогда не собираемся. Если вдуматься, то все дело тут в конституции. Я имею в виду внутреннее устройство. Вот мне, например, ни с кем кучковаться не обязательно, мне и так нормально. Я сам по себе. А вот другим друзьям – им нет, им подавай компанию. За ней они после перемены и скучают, и в этом есть определенный смысл.

Компания для многих – смысл самого существования.

Такие, как мы, есть, по сути, в каждом городке. Проблема в том, по душе тебе приходятся эти люди или нет. В городе – и суть я здесь усматриваю вполне – выбор куда больше. Можно прикидывать, выбирать. Глядишь, и находишь кого-нибудь, кто тебе по нраву, а если повезет, так и целая орава набирается. Многие из друзей только того и ищут: им нужно достаточное количество народа вокруг, чтобы напоминать, кто они такие, и чувствовать свою внутреннюю крепость. Вот и занимаются сообразно выбранному поприщу. Хобби, стили, прибамбасы, чего там еще… Кое у кого и род занятий свой, навроде работы. Я тут на днях, когда приткнулся на ночлег в нью-йоркском даунтауне, разговаривал с одним из Наконечников. Хотел он от меня совета насчет странствования на поездах, и я ему рассказал кое-что из того, что знаю. С чего его вдруг потянуло в дорогу, не берусь судить, а пытать его не стал. По мне, так из друзей каждый пусть делает свое дело – будь это он или она – и творят себе все, что им заблагорассудится. И никто не должен друг к другу соваться.

И вот этот конкретный друг – Медж его звали, – было видно, что его стиль… работал, что ли. В нем чувствовалась весомость. Это, кстати, можно сказать о большинстве Наконечников. Другие кто – так те просто тусуются ради тусы, а эти… Не зря они, видно, собираются в городах. Чтобы чувствовать себя живыми, им нужна сеть.

А мы, Странники, просто иногда пересекаемся на поездах. Временами присаживаемся, разговариваем. Как правило, ненадолго. Не потому, что мы друг друга недолюбливаем: дело не в этом. Просто – и мне кажется, городским друзьям этого не понять – чем больше нас собирается, тем легче попасться на глаза посторонним, и тогда пойдут вопросы-пересуды: а что же там такое происходит? И поэтому если я вижу в странствии сотоварища, я просто ограничиваюсь кивком. Кивком, и все. Этого достаточно, чтобы своим видом показать: «Я тебя вижу. Знаю, кто ты, и уважаю тебя за это. Попутного тебе ветра, и пусть твоим дорогам не будет конца».