Через час по дороге шагает горделиво партизанский отряд.
В середине идут пленные, белые солдаты. На них нагружена вся добыча.
Партизаны несут двух товарищей, раненых осколками.
Да редко у кого остались неоцарапанными лица или тела.
С торжеством вступают партизаны в Кронштадтку.
— Ну, вы!.. Белые… раздевайтесь.
Напуганные солдаты, свалив груз, торопливо хватаются за пуговицы гимнастерок и галифе.
Через полчаса, одетая в старое партизанское дранье, кучка пленных стоит в ожидании.
Сосредоточенный и важный смотрит на них Кононов.
— Что ж мне с вами делать? — говорит он. — Ну, ладно… хватит с вас и этого урока. Валите-ка во все четыре стороны.
Колчаковцы немеют от радости. Все это городские добровольцы: на пощаду не надеялись.
— Эй вы! Воины! — кричит Сашка-комсомолец. — Передайте от меня привет О-ойю и Розанову… Скажите: Сашка, мол, кланяется.
6. Ходжерс досадует
— Скажите… Вы знали, что поедет О-ой, или нет? — спрашивает майор Ходжерс.
На лице майора довольно отчетливо выступает досада и разочарование.
— Как вам сказать?.. И знали, и не знали — отвечает дипломатично Здерн — у нас, знаете, разведка плохая… Не точно время определила.
— Хем!.. Хем!.. — давится отчего-то Ходжерс, словно стараясь проглотить пилюлю — так. Галеты и обмундирование сейчас подвезут. Да!.. Чуть было не забыл… Вот что, господа… Я очень прошу вас вернуть моему унтер-офицеру кольт. По нашим законам за пропажу револьвера ему придется получить три года тюрьмы. Я вас очень прошу: верните.
— Ну, чорт с ним! — говорит Ефим — верну.
Размякло у Ефима сердце.
— Только… — добавляет он. — Если этот крючок вздумает в другой раз бить солдат, то пусть не говорит мне, что это не мое дело. То-то.