Здесь между Евгеньевкой и разъездом Дроздовым — большая выемка. Место самое удобное.
У северного конца выемки на полотне железной дороги чернеет кучка партизан.
— Ну, поздравим мы их с днем ангела — говорит Баранов.
— Израила! — добавляет Сашка.
Кононов возится около немудреного аппарата.
Это собственное изобретение Кононова. Сегодня оно получает первое боевое крещение.
— Все гениальное просто, как и сами гении — скромно заявляет Ефим и победно трясет винтовкой.
Собственно это не винтовка, а культяпка. Ствол у нее отпилен. Оставлен только патронник.
В патронник закладывается патрон, без пули, но весь забитый порохом. От пороха коротенький Бикфордов шнур ведет к фугасу.
Курок взведен.
В кустах на верху выемки, подальше от полотна, один человек держит конец мотауса. Крепкий мотаус, засыпанный для маскировки снегом, тянется по земле к спусковому крючку затвора.
Стоит потянуть веревку и…
Спустится курок… Патрон выстрелит… Воспламенится Бикфордов шнур… Огонь по шнуру к динамиту и…
— Ба-бах! Полетит наш О-ой верх тормашками, аж пятки замелькают — кричит Ефим.
— Эх! И комплотик же будет — сияет Сашка.
Полный восторга Ефим гоголем ходит по полотну и собирается послать Эдиссону телеграмму: Ну, как, мол, дела, братишка?
— Э-гей, ребята! Тащи динамит! — кричит Ефим.
Партизаны бросаются в кусты.
В это время на верху выемки показывается часовой. Он прибежал с южного конца… машет в возбуждении руками и что-то кричит.
— В чем дело? — спрашивает Ефим.