— Здесь, около будки часового.
— Ах, вот! — Бецкий подходит к японскому часовому, стоящему у будки.
— Ты видел офицера, гуляющего здесь?
— Моя ничего не видел. Моя не знай.
— Врешь, — вне себя кричит Бецкий. — Это безобразие! Я сейчас пойду к Мацудайра. Мы тут больше не останемся ни дня. Чорт знает, что такое!
3. Бочкаревцы
Парень на бочке расправляет широкими взмахами четырехстороннюю:
Дюжина ног утаптывает пол. Тут и лапти, тут и ботинки, тут и кавалерийский сапог. А в воздухе «антрацит» такой густой, хоть на куски режь, хоть второй раз заворачивай.
Душно — пей водку. Напился — лежи и дрыхай, другим не мешай.
Кто-то затягивает:
— Малиновая! — отрывисто, чеканно подхватывает бас. И сразу хор:
Веселая, забубенная удаль, залихватская, бесшабашная, без завтрашнего дня.
Что это за люди?
Только не партизаны. Не солдаты. Но у всех за поясами револьверы. В углу комнаты сложены винтовки. На плечах кой у кого поблескивают погоны.
Временами вспыхивающий свирепый огонь взглядов их выдает: это бандиты — знаменитые бочкаревцы — остатки семеновских отрядов, белогвардейцы, проигравшие все. Станция Уссури — их резиденция. Резиденция, может-быть, на день, но этот день они живут и живут во-всю.
Рыжий мужик Влас еле успевает доставлять истребляемое количество самогонки. Спрос превышает производство. Сконструированный у дяди Гаврилы аппарат из самоварной трубы, двух горшков и каких-то трубок не в состоянии развить такую нагрузку.
Поставщик Влас в испуге бежит к Алеше Титычу. Стучится.
— Выручай, отец. У нас закваски больше нема.
— А деньги? Деньги вперед. — Титыч сразу учитывает все положения этой сделки.
— Сейчас сбегаю. Приготовь только. А затем насчет девок спрашивают.