— Это…
— Ты плачешь, Септимус?
— А ты намочил себе щеки слюной?
— Но… О, Септимус, смотри какой свет.
— Черт подери! — вскричал Септимус.
И больше ничего не добавил, чувствуя, что слова здесь лишние.
А двум морякам было, чему удивляться.
Свет вдруг прекратил пляску… И на лазурном занавесе бесконечности появилась громадная, сверкающая жарким блеском тысяч солнц бутылка виски!
И раздался Глас.
Гимн гимнов, мелодия мелодий, песнь песней.
— Септимус Камин и Джим Холлуэй! За единственную бутылку виски, которую вы не выпили в прошлой жизни.
За бутылку, которая подарила крохотную душу моему царству. За бутылку, которую вы пожертвовали ради вящей славы Моей, вы взойдете в царствие Мое и пребудете в нем любимыми гостями до Страшного суда.
Самые льстивые хвалы, возносящиеся из Моих церквей, не замутят стекла этой золотисто-солнечной бутылки.
Тысячелетиями короли, кардиналы, князья и прочие великие мира сего будут в напрасной надежде биться о врата неба, которые распахнулись для вас.
Сквозь слезы счастья матросы-грешники узрели божественную фигуру Христа, который шел, простирая к ним светоносные руки.
И тогда Септимус Камин, побаиваясь собственной смелости, тихим голосом спросил:
— О, мистер Иисус Христос, может быть, вы разрешите нам изредка прикладываться к ней…
Эту историю рассказал мне Крол.
Он очень много выпил, но разве пьяная речь меняет смысла рассказа.
Крол — выдающийся человек обширных познаний; однако сомневаюсь, что Господь держит его в курсе своих дел.