— Тогда, — оживился Крол, — получится по пачке табака для меня, для Бунни Снукса, для Сэма Таппля и для Ганса Габеля… Моя пачка должна быть завернута в серебряную бумагу, которую я накладываю на отмороженные места.
— Хорошо, согласен, — сказал я.
— Я тоже знаю одну историю, подлинную и страшную, — торопливо сообщил Сэм Таппль. — Это было у Пег Фловер в тот день, когда она проглотила ножницы, чтобы покончить с собой из-за любви к дону Рейману из замка Грейланд. Мы были у нее, Иеровоам Наспен, Манитоба, Джо Американец и я.
— Капитан не просил тебя рассказывать об этом, сын ската, — возмутился Крол и обрушил мощный кулак на шелудивый череп Сэма Таппля.
Тот ничего не стал возражать, потому что молча соскользнул под стол, словно лот в спокойную воду.
— Мы выпьем его джин, — с торжеством заявил Крол, — и мы разрежем его пачку табака на две части, одну для меня и вторую для Бунни Снукса, потому что это он рассказывает.
— Эта история имеет отношение к сухому закону, — хмуро буркнул Бунни, — и я не стану ее рассказывать, если этот тип с бородкой, что сидит возле нас, будет меня слушать.
Крол тут же подошел к этому типу и вежливо поприветствовал его, так как он получил хорошее воспитание.
— Господин, — сказал он, — мы собираемся рассказать историю, которая вас не касается. Поэтому мы, то есть я, Бунни Снукс, Ганс Габель и капитан — не буду упоминать Сэма Таппля, который развлекается, словно мальчишка, спрятавшись под столом, — просим вас пересесть на другое место. Если вы не сделаете этого, я укушу вас за нос и скажу бармену, что вы украли нож, которым он открывает устрицы.
Посетитель правильно отреагировал на просьбу Крола и пересел к двери.
Правда, потом он показал свое дурное воспитание, так как на протяжении всего вечера не переставал корчить нам самые нелепые гримасы; к примеру, он поднимал пальцем кончик своего носа, показывал нам рожки и пялился на нас, словно китайский кули на дохлую собаку.
Но Бунни перестал обращать на него внимание, и со взглядом, полным воспоминаний, и с дрожью, пробегавшей, словно холодный ветер у него по затылку, он наклонился к нам.
Часа четыре я слонялся между ящиками, бочками и грудами тюков в ангарах компании Фитцгиббонс, не находя ничего пригодного, чтобы спереть.
Из бочонков, осторожно проверенных мной с помощью ножа, вытекали только уксус или какие-то краски; огромная связка содранных с тюленей шкур воняла так, что у меня не хватило мужества украсть несколько шкур, чтобы продать их Моисею Скапулеру, ростовщику из Сохо, которого ад подстерегает с момента его неудачного появления на свет.
Дождь лил, как из ведра — так бывает только в этих жалких портах, где дождь пахнет рассолом и дохлятиной, а матросы предвидят времена, когда они станут всего лишь падалью, носимой волнами.
С таким дождем мне приходилось встречаться в Лондоне, в Халле, в Гамбурге, в Копенгагене, в Риге и дьявол знает, где еще. Это тот самый дождь, что загоняет вас в таверны, готовыми на любое преступление за глоток горячего грога, дымящуюся трубку, смех толстой девицы и пару часов тепла и света.
В течение дня мне довелось проделать несколько разочаровавших меня опытов. Прежде всего, я выяснил, что еловая хвоя в сквере Кенсингтона совершенно несъедобна; точно так же не годится в пищу кора платанов. Первый кусок кожи стоптанного ботинка еще можно проглотить, но второй уже не пройдет. Хорошо очищенные от грязи шкурки апельсинов не утоляют голод, а разжигают его. Не стоит пытаться жевать пеньку или паклю: вам сразу же жутко захочется пить, да и запах изо рта у вас будет еще тот. Воду, если в нее не добавлено хотя бы несколько капель виски или рома, пить не стоит — лучше сразу подохнуть.
В моем отупевшем мозгу внезапно родилась понравившаяся мне идея:
— Мне нужно поймать бродячую собачонку, убить ее и поджарить на угольной крошке на ближайшем кладбище, а шкуру отдать Моисею Скапулеру за стаканчик виски.
Дождь теперь набрасывался на меня резкими порывами; он свирепо хлестал меня по лицу, проникал под свитер, и я ощущал странную тяжесть в своем пустом желудке.
ebooksa