На паперти этого строения, лишенного Бога, я встретил двух каторжников с «Эндимиона».
— Эй! — дружелюбно окликнул их я. — Старые приятели!
Физиономии у них походили на лица, вырезанные на свежих пенковых трубках — мерзкие морды из мокрого мела, но я все же повторил:
— Привет, старые приятели!
Они узнали меня, и я, не знаю, почему, прочел в их взглядах странный вопрос.
— Я хочу зайти в собор, — сказал я, — говорят, там очень красиво, пошли со мной!
— Ну, — ответил один из них, — мы как-то не…
Но его товарищ поспешно хлопнул его по спине и воскликнул:
— Причем тут мы? Я буду рад заглянуть в собор! Кто может помешать мне? Не думаю, что эта дрянь…
Проклятый ветер Зунда! Он в этот момент взвыл так громко, что последние слова из фразы каторжника вспорхнули и разлетелись, словно вспугнутые вороны.
В общем, мы зашли в собор.
Но нам не пришлось сделать в нем и десятка шагов! Да что там десяток! Мы не сделали и трех шагов!
— Ты видишь его, ты видишь! — простонал тот, что колебался.
Они дружно завопили и кинулись на улицу. Я последовал за ними. Не могу сказать точно, почему, но у меня возникло смутное ощущение, что я заметил нечто очень нехорошее, что быстро направилось к нам из глубины собора.
Я быстро бежал, чтобы догнать каторжников и разузнать у них, что это могло быть.
Вокруг «Мармор Кирхе» полно улочек, на которых витрины сверкают, словно зеленые фары в тишине, побуждающей к жутким попойкам без разговоров и без песен.
Я не смог догнать беглецов, и только ветер Зунда грубо хихикал за моей спиной.
В мрачных голландских сумерках я следовал за унылой тенью.
Между нами дымом ложились клочья северного тумана.
Тень вела меня к окраине города по узким еврейским улочкам, мимо бесконечной вереницы ангаров, пропахших крысами.