— Не то разумел я, думал о казне речь идет, — заметил Семен Иоаникиевич.
— Мало ты знал меня, да я и сказал тебе тогда же, что до казны не жаден, — ответил Ермак Тимофеевич.
— Так-то так, да невдомек мне тогда было… Я до вчерашнего дня ничего не подозревал; вчера только Максим надоумил…
— Что же он говорил?
— Он-то, молод он, зелен, говорил, известно, несуразное, — уклончиво отвечал старик Строганов.
Ермак Тимофеевич не настаивал на подробностях — он понял, что брат любимой им девушки на его стороне, и считал это не только добрым предзнаменованием, но и половиной дела. Он озабоченно вздохнул.
— Так как же, Семен Иоаникиевич? — спросил он после небольшой паузы.
— Ин будь по-твоему… Коли помилует царь — твоя Аксюша…
— Благодетель! — вскочил Ермак Тимофеевич и, схватив руку старика, крепко поцеловал ее.
— Что ты! Ошалел? Поп я, что ли, что ты мою руку лижешь!.. Садись, уговор еще есть.
— Уговор? — упавшим голосом повторил Ермак и покорно сел на свое место.
— Да, уговор.
— Какой же?
— До царского решения уж ты ни в светлицу, ни в хоромы ни ногой. А в поход собирайся, когда захочешь. Понадоблюсь я тебе, то знать дашь, к тебе зайду, в твоей избе потолкуем… Согласен?
— Да как же мне не согласиться-то? Твоя здесь воля, а не моя.
— А коли моя, так я ее и высказал. А в поход когда же?
— Да надо молодцов назад моих подождать, что пошли на Вагулия. С половиной-то за Каменный пояс нечего соваться…
— Так-так, ишь ты напасть какая! А когда они вернуться могут?
— Как это сказать, должны бы вскорости, а Бог их ведает…
— Оказия!.. — задумчиво произнес Семен Иоаникиевич.